Горизонты безумия

Подорогин вздрогнул.

- Да-да, конечно!..

Капитан нахмурился.

- Почему вы летите на «Икаре»?

- Я... Я... – Подорогин тряхнул головой. – Потому что на Земле выбрали меня.

Капитан кивнул. Сказал шепотом так, чтобы слышал только Подорогин:

- В таком случае, не обманите их доверия. Пока Грешник не возьмёт себя в руки, под вашу ответственность попадает подведомственная ему служба контроля.

Подорогин приложил кулак к груди.

- Есть, капитан!

Капитан отошёл.

- Товарищи, а теперь попрошу всех вас заняться своими прямыми обязанностями. Вахтовый режим сохраняется, но, по возможности, старайтесь не засиживаться за личными делами, и всё свободное время посвящайте отдыху. Нас ждут непростые двое суток. Неопознанные горизонты. Возможно, боль... Я закончил. Спасибо.

Мостик постепенно пустел.

Подошёл Грешник.

- Он забыл добавить всего одно слово...

- Аминь, – кивнул Подорогин. – Это слово «аминь».

Подорогин лежал в противоперегрузочной ванне и прислушивался к пульсу в ушах. Казалось, в голове поселился маленький плотник. Он что-то строил, в угоду собственному желанию. На запросы носителя не отвечал. Только истошно колошматил киянкой по основанию черепа, всецело занятый собственным делом... А возможно, он кого-то звал – силился привлечь монотонным стуком внимание. Так матросы гибнущей подводной лодки выстукивают в необъятной пучине сигал SOS по внутренней обшивке судна.

«Спасите наши души!» – хотел закричать Подорогин, в так ходу мыслей, однако не проронил ни слова, потому что в зубах был зажат мундштук шланга, подающего кислородсодержащую смесь.

Дышать было тяжело – автономная установка системы жизнеобеспечения ванны, не шла ни в какое сравнение с внешними устройствами фильтрации воздуха «Икара». Подаваемая в лёгкие смесь газа отдавала резиной, раздражала гортань, провоцировала кашель. Маска, защищавшая глаза от стазиса, запотела изнутри, от чего чувство удушья только стократ возросло. Хотелось пошевелиться, оттянуть ремешок на затылке и просунуть пальцы под резину. Но повышенная гравитация вдавила тело в основание спинки, сковав движения. Изредка мышцы на руках и ногах сводила болезненная судорога, после чего конечности немели, – Подорогин мечтал об одном: выбраться из своего «саркофага», добраться до людей, придумавших его, и устроить самосуд. Страшный самосуд. Самое настоящее линчевание, с вилами, горящими в ночи факелами и пущенными по следам беглецов псами!

Масла в огонь подливал неугомонный плотник.

Этот маленький паразит, рубящий ход незнамо куда!

За последние двое суток гравитация увеличилась почти вдвое. Экипаж корабля походил на дождевых червей, брошенных на солнцепёке, в закупоренной железной банке – каких-то других аналогий у Подорогина не возникало. Мозг отказывался работать сносно, когда этого так требовали обстоятельства. Спина постоянно ныла: казалось, что на шею надели колодки, или посадили верхом ещё одного человека, который постоянно ерзает, не зная, как ещё усугубить муки. С конечностями и вовсе царила беда. Сосуды, по всей видимости, атрофировались за время полёта, отвыкли от земных нагрузок, утратили былую пропускную способность. Повышенная гравитация и вовсе устроила адское пекло, самый настоящий котёл, из которого невозможно выбраться! Постоянные отёки, спазмы, крики среди ночи... Корабельный лазарет был переполнен. И это в решающий момент. Когда до прыжка за грань остались какие-то двое суток. Точнее не осталось и их.

«Осталось» – какое же жалкое, банальное, бессмысленное слово.

Подорогин лежал и обдумывал страшную мысль: на Земле поспешили. Бросили экипаж «Икара» на произвол судьбы – будь, как будет, – не просчитали всех возможных вариантов развития событий, пошли на поводу у сверхуверенности. А расплачиваться за проявленную халатность теперь были вынуждены космонавты. И ведь кара только началась. Что-то будет на той стороне, когда включится термоядерный реактор, и «Икар» преодолеет порог скорости света?.. Ведь иначе не выбраться – монстр не отпустит просто так! Это будет кромешный ад. И каждому воздастся по мере заслуг.

«Особенно мне. Ведь я бросил родного сына. Он сейчас один, на расстоянии больше четырёх с половиной миллиардов километров... и семнадцати лет. А я тут – неведомо где, – держу ответ за то, чего не совершал! Или совершал?..»

Видимо гравитация увеличилась ещё на одну единицу, потому что Подорогин перестал соображать. В ушах повисла тоника – словно бьется в паутине на последнем издыхании муха. На плечи надавил многотонный пресс. Складывалось впечатление, что его хоронят в не заколоченном гробу, кидая землю прямо на грудь. Садисты! Звери! Нелюди! Кто позволил им так с ним поступать?! За какие смертные грехи, спрашивается, он расплачивается?! И где этот чёртов бог, когда он так нужен?! По каким срочным делам отлучился на сей раз?!

Где-то в переборках заработала помпа. Стазиса добавилось. На подбородок накатила тёплая волна. Подорогин знал, что постепенно жидкость накроет с головой – и лучше бы к тому времени он уже отключился! – станет охлаждаться, а потом и вовсе застынет.

Он окажется комаром в янтаре.