Горизонт событий

Вокруг злосчастного Рубинчика действительно происходило что-то странное, и разговор с Пекаревым только добавил неизвестных в это и без того иррациональное множество. Если общественные деньги стали добычей «вежливых людей», то зачем Боря вдруг начал лихорадочно искать способы выехать за границу, да еще и в такой неподходящий момент? Испугался, что его обвинят в воровстве? Или Пекарев все-таки нажал на него, запугивал, требовал вернуть деньги? Но целую неделю после налета Рубинчик оставался спокоен, а потом вдруг заметался, как подстреленный. Если Боря действительно не устоял перед искушением присвоить себе миллионы и списать их пропажу на банду разбойников, то куда разумнее было бы подождать, пока улягутся страсти, а потом через полгода-год спокойно уехать и начать новую жизнь в любой точке мира, а не бегать по городу в панике, привлекая внимание и порождая опасное недоумение. Фатальный приступ безумия и последующее самоубийство кое-как укладывались в версию оказанного давления или даже просто могли быть вызваны сильным испугом, но можно было бы ожидать такого развития событий сразу после налета, а не через десять дней, из которых неделю Боря не проявлял никаких видимых признаков беспокойства, а в последние три дня вдруг принялся искать возможность к побегу. Внимание со стороны госбезопасности, с одной стороны, было легко объяснимым при роде занятий покойного Бори, но оставалось неясным, откуда такой энтузиазм в желании знать обстоятельства последних дней его жизни и трагической смерти.

Факты не сочетались друг с другом как грани в кубике Рубика, где стоит собрать сторону одного цвета, и другая тут же превращается в безнадежный хаос. В таких случаях полезно бывает начать с исходной точки, и я, больше повинуясь чутью, нежели логике, отправился с повторным визитом в «академический» дом.

По случаю жаркого дня многие окна, выходящие в длинный и узкий двор, были открыты, некоторые завешаны влажными простынями, дававшими хоть какое-то чувство прохлады и защиту от вездесущего дыма; на паре балконов беспардонно сушилось белье, из окон неслись телевизионные голоса и звуки музыки, что все вместе придавало строгому «академическому» дому какой-то расслабленный южный колорит, столь же неуместный рядом с пилястрами и кариатидами, как легкомысленный купальный костюм на престарелом профессоре. Золотисто-желтый автомобиль Рубинчика все так же стоял на своем месте, как верный пес, не знающий еще, что хозяин ушел навсегда. Асфальт на том месте, где Борюсик завершил свой земной путь, тщательно вымыли, но, приглядевшись, еще можно было различить неприятного вида темное пятно.

Я вошел в тихий подъезд и поднялся на третий этаж, решив для начала нанести визит Ядвиге Ильиничне. На дребезжащие звонки в дверь никто не отозвался, даже Пополь не откликнулся лаем. Я поднялся этажом выше. Дверь в квартиру Рубинчика была опечатана бумажной лентой с синей казенной печатью. Из квартиры напротив слышалась музыка: Алла Борисовна Пугачева сетовала на ледяной нрав океанского айсберга. Я прислушался и нажал на кнопку звонка. За дверью мелодично пропел гонг. Я подождал немного и позвонил еще раз. Музыка стала чуть тише, мягко прошелестели шаги и дверь открылась. На пороге стояла уже знакомая мне соседка Маша с бокалом, до половины заполненным рубиновой жидкостью, и в кое-как прихваченном поясом шелковом длинном халате, не скрывающем щедрых даров благосклонной природы. Из квартиры пахнуло хмельным и теплым.

– Здравствуйте, – сказал я. – Сергей дома? Я хотел с ним поговорить.

Маша смерила меня оценивающим взглядом из-под черной блестящей челки, сделала рукой с бокалом неопределенный жест и сообщила:

– А его нет.

Потом прищурилась, улыбнулась и добавила:

– Он в исполком поехал. Может, зайдешь?

Маша повела бедром. Надо отдать должное, толк в движении бедрами она понимала.

– Нет уж, спасибо. Как-нибудь в другой раз, – и я зашагал по лестнице выше, думая, что Ядвига Ильинична была слишком оптимистична, когда говорила о Серафиме Лепешинской как о единственном позоре приличного дома.

– Он только через два часа вернется! – крикнула Маша мне вслед, потом что-то проворчала разочарованно и с лязгом захлопнула дверь.

В квартиру Льва Львовича я позвонил уже без особой надежды, но на этот раз мне повезло: хозяин был дома и встретил меня, заспанно щурясь и дыша вчерашним спиртным. Я представился, потом напомнил, что нам уже приходилось встречаться, и еще с минуту ждал, пока Лев Львович очнется настолько, чтобы осознать полученную информацию.

– А! – сказал наконец он и отступил на шаг в коридор. – Входите. Только давайте пройдем на кухню, у меня в комнатах некоторый беспорядок.

Глядя на Льва Львовича, в это легко верилось.