Горицвет. лесной роман. Часть 2(СИ)

Судя по всему - раскручивалось у нее в сознании, - кто-то напел ему про ее появление на Вилке в обществе Грега. Возможно, и даже наверняка, с прибавлением несуществующих подробностей. Но как мог такой человек, как Аболешев слепо довериться городским сплетникам? Как мог позволить себе увлечься пустой ревностью? Как мог, не выслушав ее, даже не посмотрев ей в глаза, решить для себя вопрос о ее виновности и немедленно вынести приговор? Это было совершенно не похоже на Аболешева. Не похоже на человека, который любил ее больше всего на свете, в чем Жекки ни капельки не сомневалась. То есть...

Да, конечно, после того, как она увидела его опьяненного опиумным дурманом в подпольной курильне, в ее душе произошел тяжелый разлом. Будто что-то надорвалось внутри и зашаталось, и перестало быть прежним и нерушимым. Но это ничуть не изменило самое существо ее отношения с Аболешевым.

Она чувствовала, что он любит ее и сейчас, находясь, возможно, где-то за тридевять земель от нее. Оба они связаны слишком непреодолимой связью, чтобы можно было вот так, с бухты-барахты, порвать ее. Их связь, то чувство, что соединяло их, проросло в каждом слишком глубокими, бессчетными, переплетенными друг с другом корнями, ветвями, и множеством мелких почти невидимых отростков, чтобы всю эту сложную живую поросль можно было вырвать из одного существа, не причинив боли или, даже вероятнее - смерти, другому.

Испытав малую толику этой возможной боли от одного только коротенького послания Аболешева, Жекки поняла, что он сам должен был испытывать куда более сильные чувства, отправляя ей эту записку и, вообще, решаясь покинуть ее. Значит, с ним произошло что-то действительно серьезное. Что-то переходящее за край понимания Жекки. Скорее всего, он окончательно поддался веянью дымных грез. Другого весомого соблазна, способного подтолкнуть его к столь безумному шагу, просто не было. Это розовые сны, а не что-то другое увлекают его все дальше, и дальше. Это их безмятежные волны несут его в неведомую манящую пустоту, от которой он не в силах избавиться. Может быть, понимая это, он решился, пока у него сохранялась какая-то воля к поступкам, руками Жекки разорвать узы все более и более бесполезного брака. Для этой цели годился самый ничтожный повод, как например, ее участившееся общение с Грегом.

В таком случае, Аболешев смотрел на ее жизнь глазами людей из так называемого общества. Он озаботился ее судьбой, ее репутацией жены опиумного курильщика, промотавшегося помещика и никчемного человека. Как будто иные прочие, всеми уважаемые члены этого самого общества, не менее никчемны, чем он, чем она, чем любой другой человек на земле. Значит, Аболешев решил ее пожалеть. Ему пришла счастливая идея тремя строчками на клочке бумаги разорвать неопределенность их отношений. Но он забыл при этом самое существенное, без чего его благородному самопожертвованию - грош цена. Он не подумал поинтересоваться ее чувствами и ее настроениями. Он все решил за нее. Вот что, пожалуй, вызвало у Жекки еще один сильнейший прилив горечи.

Пошатываясь, как пьяная, она ходила по комнате, пока не почувствовала, что больше не может бороться с собой. Упав ничком на тахту, она разрыдалась. Так горько, так невыносимо, ей еще никогда не было.

III

- Евгенья Пална, - послышался из-за двери голос Павлины, после чего раздались два несмелых, требующих снисхождения, стука в дверь. - Извольте с почты конверт получить.

Жекки тотчас вскочила на ноги. Отвернувшись лицом к окну и делая вдобавок вид, что отсмаркивается в платок, она пригласила Павлину войти. Та вошла, тяжело переваливаясь. Положила конверт на туалетный столик, и из сострадания к барыне, уходя, даже не проронила ничего лишнего, кроме неизбежного комментария по поводу почты: "Вот ить принесла нелегкая, вовремя не вовремя - все одно носят".

Жекки уже была достаточно расстроена, чтобы ждать от нового письма чего-то хорошего. Первым делом она подумала о вызове на допрос по делу о подложном поручительстве для банка. Также вполне вероятным представлялся вызов в полицейскую часть из-за пьяного скандала у Херувимова. Рано или поздно этих неприятностей с полицией было не избежать, и Жекки решила, что лучше уж выпить весь кубок яда сегодня, чем растягивать сомнительное удовольствие на неопределнное время.

Она разрезала конверт маникюрными ножницами и вытащила сине-бело-фиолетовый бланк. По верхней типографски отпечатанной витиеватой строке Жекки поняла, что ожидания ее обманули. Бланк был не из полиции.