Горит восток

И почему-то идти стало легче. «Эх, баба ты, баба, баба первай сорт!..»

Она шла все быстрее, совсем не обращая внимания на все усиливающийся дождь, шла так, словно знала, куда идет… Хотя идти ей было все-таки некуда.

Девчоночка молоденька, куда ночью пойдешь?

Она давно промокла до последней нитки. Но все равно мокрее теперь уже не станешь. А если постучаться в окно к любому — пустят, дадут обсохнуть, согреться. Люди ведь… Постучаться или еще куда-то идти?.. А песенка звучит все сильнее, будто кто рядом с Клавдеей поет:

Девчоночка молоденька, куда ночью пойдешь?

Вот — здесь дорога на переезд. Правее сквозь частую сетку дождя светятся станционные огни. Свистит тонким голоском маневровая «кукушка». С раскатистым перезвоном лязгают буфера, будто там кто громоздит железную гору. А влево, к переезду, тихо, темно. Поднимешься в ГОру — и разбегутся тропинки: к заимкам, на пашенные елани, к Уватчику… Там когда-то жила ее Лиза. И, может быть, сейчас сидит один Порфирий, если правда, что он пришел.

Девчоночка молоденька, куда ночью пойдешь?

Неотвязная песенка… Слова одни и те же. А вот поется где-то в душе, и греет, и поднимает, и заставляет идти!.. Куда идти?.. Может быть, и есть куда.

Клавдея свернула к переезду, к Рубахинским еланям, к тропинкам на заимки, к Уватчику… Везде есть люди… Она плохо знает эту тропинку, но когда надо, дорогу найдешь.

Клавдея повеселела. «Расторопная ты. Баба первай сорт…» Что же, разве для нее все пути в жизни потеряны?.. Зачем ей бродить впотьмах как неприкаянной? Не сторониться людей, а к людям надо идти! К людям! Всегда быть с людьми. Порфирий тоже, наверно, ждет сейчас человека. И если нет для него ласки жены, пусть будет ласка матери. А потом найдутся друзья…

25

В лицо Клавдее пахнуло сухим, теплым воздухом. Она вошла, оставив дверь распахнутой настежь. Постояла. Прислушалась. Тишина. Только бьется на стекле окна сонная муха и стучат, сбегая с платья Клавдеи на пол, крупные, тяжелые капли.

— Эй, есть кто живой?

Клавдее стало страшно. Неужели сердце ее обмануло и она здесь одна? Тогда снова придется бежать по грязным, скользким тропинкам, туда, к свету, к станции, к домам, где за каждой стеной — люди.

Из дальнего темного угла от самого пола донесся прерывистый вздох — так просыпается человек — и хрипловатый голос:

А? Кто там?

Это ты, Порфирий? Молчание. И потом:

Да. Ты, что ли, Клавдея?

Я…

Погоди… Встану… огонь зажгу.

Клавдея провела руками по плечам, по бедрам. Сплошными струйками зажурчала вода. Порфирий стоял возле печки, выбивал кресалом огонь, раздувал трут, поджигал на шестке щепки.

Лампы нет… Ничего нет у меня.

Вспыхнул красный огонек. Пробежали пугливые тени по стенам.

Дождь на дворе, что ли?

Дождь…

Клавдея оглядывала избу. Пусто в ней — шаром покати. Пол выметен чисто. У печи груда мелко изрубленных досок. За печкой, прямо на полу, постель — ворох тряпья.

Ждал, что придешь. — Порфирий отступил, сел па подоконник. Клавдея по-прежнему стояла у порога. Теперь мокрое платье словно связывало ее. — Только что же в дождь, в грязь такую? Совесть выгнала?

Совесть у меня чистая, Порфирий, — тихо сказала Клавдея. — Знаю, о чем ты. Сколько мы с Лизанькой вместе перестрадали! Только вину свою перед тобой, конечно, никуда не денешь.

Ильча твой тоже вину признавал. А не простил я ему. И не прощу. И тебе не прощу. Дал себе слово — одной Лизавете простить. Вы ее обман скрыть толкнули.

В доме хозяин Ильча был. А я свою вину не снимаю.

Что же он с тобой не пришел? Еще раз бы покаялся. Клавдея отступила назад.

Ильча мой умер давно… Не вспоминай его худо. Порфирий поднес руку к виску. Вспомнил — Дуньча

крикнула ему: «К Василевым сходи! Теща твоя у них в няньках живет…» А он не подумал, почему Клавдея в няньках живет, не спросил Дуньчу.

_ Вот как? Умер, значит, Ильча? Давно умер? — Что-то сразу камнем легло на сердце Порфирия. — Не запрошлой зимой?

Той зимой хворым его из тайги Егорша привез. По-

сле того с мукой год протянул.

Так… — еще тяжелее стало на сердце Порфирия.

Нет, не было у него злобы к этой женщине. Вот стоит она перед ним как приговоренная, и лицо все от холода стянуло, губы посипели, вода с платья ручьями льет, целая лужа возле нее на полу натекла, — а почему он, Порфирий, судья над нею? Почему. он всех судит? Клавдея небось и ночью под дождем к нему прибежала.

Ильче моему…

Не надо. Про Лизавету лучше расскажи мне, Клавдея.

Порфирий встал с подоконника, подбросил щепок в огонь. Весело заиграло высокое желтое пламя. Жадно дрогнули ноздри Клавдеи, тепло долетело к ней. Но она не сдвинулась с места. Не теплом ее здесь встречают, не для нее это тепло. Пришла — и знай свое место. Словно глядя в глубокий, темный колодец, напрягла лицо — глаза у нее сузились. Клавдея начала с самого давнего. С ночи на покосе, когда Лиза вернулась, вызвала ее…