Горящий берег

Это было все, что она сумела сказать, — нельзя было выпустить рыдание, рвавшееся из горла. Х’ани снова коснулась ребенка и матери, коснулась их губ и закрытых глаз, потом встала и выбралась из хижины. Слезы слепили ее, горе туманило разум, и оттого она прошла слишком близко к месту, где стояли лошади.

Одна из них, уловив острый незнакомый запах, фыркнула, мотнула головой и затопала. Х’ани исчезла в ночи, но один из лежавших у огня людей откинул одеяло, встал и направился к лошадям.

На полпути он остановился и нагнулся, разглядывая крошечный отпечаток ноги в пыли.

* * *

Когда в обход горы они возвращались в свою тайную долину, Х’ани почувствовала необыкновенную усталость.

Пока она шла по следу Нэм Дитя и Шасы, ей казалось, она может бежать вечно, словно она снова молода, наделена безграничной энергией и силой в своей заботе о тех двоих, которых она любит не меньше, чем своего старого мужа. Однако теперь, навсегда повернувшись к ним спиной, она почувствовала бремя своих лет. Оно придавило ее и, вместо того чтобы идти своей обычной раскачивающейся быстрой походкой, Х’ани с трудом передвигала ноги, усталость залила свинцом их и спину.

Впереди двигался О’ва, так же медленно, и она чувствовала, каких усилий стоит ему каждый шаг. Когда над горизонтом показался узкий краешек солнца, оба уже выбились из сил, а целеустремленность, которая только и позволяла выживать в этом суровом мире, исчезла. Им во второй раз довелось понести тяжкую утрату, но теперь у них не осталось воли, чтобы выкарабкаться из этого ужаса: охотник внезапно споткнулся и согнул ноги, опускаясь на корточки. Никогда еще за долгие годы совместной жизни Х’ани не видела, чтобы горе так его подкосило. А когда она присела рядом, О’ва тихо прошептал:

— Старая бабушка, я устал. Я хотел бы надолго уснуть. Солнце жжет мне глаза.

Он поднял руку, заслоняя их.

— Наша дорога была долгой, старый дедушка, но теперь мы в мире с духами нашего клана, а Нэм Дитя в безопасности со своим народом. Теперь мы можем отдохнуть.

Она внезапно почувствовала, как от горя перехватывает горло, но слез не было. Казалось, ее старушечье тело окончательно иссохло.

Слез не было, но потребность плакать была острой, как стрела в сердце. Х’ани покачнулась и тихонько застонала, чтобы облегчить боль, а потому не услышала приближения лошадей.

Но О’ва отнял руку от глаз и наклонил голову, прислушиваясь к дрожи утреннего воздуха, и, увидев страх в его глазах, Х’ани тоже прислушалась и услышала.

— Нас обнаружили, — сказал О’ва, и Х’ани на миг почувствовала, что не в силах бежать и прятаться.

— Они близко.

Та же покорность в его глазах. Это пробудило старуху.

Она помогла мужу встать.

— На открытой местности они догонят нас легко, как гепард — хромую газель.

Она повернулась и посмотрела на гору. Они стояли у подножия осыпи, где подошву горы обрамляли редкие кусты и разбросанные камни.

— Если добраться до вершины, никакая лошадь нас не догонит, — прошептала Х’ани.

— Слишком высоко, слишком круто, — возразил О’ва.

— Есть проход. — Костлявым пальцем Х’ани показала на едва заметную тропу, которая вилась и петляла по склону. — Посмотри, старый дедушка, духи горы показывают нам путь.

— Это серны, — ответил О’ва.

Две крошечные, словно замшевые, антилопы, встревоженные появлением всадников в лесу под горой, легко прыгали по еле различимой тропе.

— Это не духи горы, — повторил О’ва, глядя, как проворные животные поднимаются по почти вертикальному склону.

— А я говорю, духи в облике антилоп. — Х’ани потащила его к осыпи. — Я говорю, они показывают нам, как уйти от врагов. Быстрей, глупый упрямый старик, другого пути у нас нет!

Она взяла его за руку, и они запрыгали с камня на камень, неловко, как старые бабуины, поднимаясь по осыпающемуся склону.

Однако не успели они добраться до подножия утеса, как О’ва повис на руке у жены, слабо покачиваясь и морщась от боли.

— Грудь, — воскликнул он и пошатнулся. — У меня в груди зверь пожирает плоть, я чувствую его зубы…

И он тяжело упал меж двух камней.

— Нельзя останавливаться, — умоляла Х’ани, склоняясь над ним. — Надо идти.

Она тянула его за собой.

— Как больно, — стонал О’ва. — Зверь грызет мне сердце…

Напрягая все силы, Х’ани усадила его, и в этот момент от нижнего края осыпи под ними донесся крик.

— Нас увидели, — сказала Х’ани, глядя на двух всадников, выехавших из леса. — Они поднимаются за нами.

Она наблюдала, как они спрыгивают с лошадей, стреноживают их и начинают подъем. Один черный, у второго голова блестит, как солнечный свет в неподвижной воде. Поднимаясь, они снова закричали, и их свирепый ликующий крик походил на лай охотничьих собак, взявших след.

Эти звуки заставили О’ва встать. С помощью Х’ани он с трудом поднялся, сжимая грудь. Губы у него побелели, глаза были как у смертельно раненной газели; Х’ани это приводило в неменьший ужас, чем крики внизу.

— Нужно идти.

Она полунесла, полутащила его и все-таки добралась до утеса.

— Не могу. — Его голос звучал так слабо, что ей пришлось прижаться ухом к его губам. — Не могу.