Горящий берег

Его завернули в серое шерстяное одеяло и уложили на овчину. От Лотара явно ждали, что он займется пострадавшим, но Лотар не хотел. Он знал, что Вейлу Липпе не поможешь, и тянул время. Он стащил связанного бушмена с седла и бросил на песчаную почву. Маленькое тело скорчилось, защищаясь, а Лотар стреножил лошадь и медленно пошел к кружку людей, сидевших вокруг тела в одеяле.

Он сразу увидел, что яд действует быстро. Половина лица Липпе уродливо вздулась и покрылась ярко-пурпурными полосами. Один глаз заплыл, веко походило на перезрелую виноградину, блестящую и черную. Второй глаз был широко открыт, но зрачок сузился в точку. Липпе не узнал Лотара, когда тот наклонился к нему; должно быть, он уже ослеп. Дышал он с огромным трудом, боролся за каждый вдох: яд парализовывал легкие.

Лотар коснулся его лба: кожа холодная и липкая, как у рептилии. Хендрик и остальные наблюдали за ним. Они не раз видели, как он перевязывает пулевые ранения, вправляет сломанные конечности, выдергивает гнилые зубы и проводит различные мелкие хирургические операции. И ждали, что он что-нибудь сделает для умирающего. Это ожидание и собственная беспомощность раздражали Лотара.

Неожиданно Липпе издал сдавленный крик и забился, словно припадочный; его единственный глаз закатился, показался желтый, налитый кровью белок. Тело под одеялом изогнулось дугой.

— Судороги, — сказал Лотар, — как после укуса мамбы. Теперь недолго.

Умирающий стиснул зубы, прикусив разбухший язык. Он жевал собственный язык, превращая его в полосы, а Лотар отчаянно и напрасно пытался разжать ему челюсти. Кровь из горла готтентота лилась в полупарализованные легкие, и он задыхался и стонал сквозь стиснутые зубы.

Тело его снова сотрясли судороги, под одеялом с треском опорожнился кишечник. В жару запах испражнений вызывал тошноту. Смерть, долгая и отвратительная, потрясла и ожесточила этих людей. Они мрачно дожидались, чтобы все закончилось.

Выкопав неглубокую могилу, они перекатили в нее тело Липпе, по-прежнему в грязном одеяле. Потом торопливо закопали, словно пытаясь спастись от своего отвращения и ужаса.

Один из них развел небольшой костер из веток и сварил котелок кофе. Лотар извлек из седельной сумки бутылку капского виски. Передавая ее из рук в руки, они старались не смотреть туда, где, свернувшись, лежал на песке голый бушмен.

Кофе пили молча, сидя кружком. Затем Варк Ян, готтентот-койсанин, который немного говорил на языке бушменов, вылил остатки кофе в костер и встал.

Он пересек площадку, подошел к бушмену и приподнял его с земли за связанные запястья, так что тот повис, растянувшись в рост, на собственных руках. Готтентот поднес бушмена к костру и достал оттуда горящую веточку. По-прежнему удерживая бушмена одной рукой, он дотронулся веточкой до обнаженной мошонки старика. Бушмен дико вскрикнул, задохнувшись от боли, а на мошонке тут же вздулся прозрачный пузырь, похожий на мягкого серебристого слизня.

Сидевшие вокруг костра рассмеялись. В этом смехе звучали ненависть и ужас перед смертью от яда, от которых их могло бы избавить лишь страстное желание причинить боль, подвергнуть унижению, на какие только была способна их изобретательность.

Лотар содрогнулся от этого смеха, поймав себя на том, что в нем самом всколыхнулись те же животные страсти; выходит, все его понятия о человечности были весьма шаткими. Невероятным усилием он подавил их и поднялся. Он хорошо знал, что не сможет предотвратить то, что должно было произойти, как невозможно отогнать львов от только что убитой ими жертвы. Его самого разорвут на части, попытайся он их удержать.

Он отвел взгляд от лица бушмена, от этих диких затравленных глаз. Бушмен знал, что его ждет смерть, но и он не мог предугадать, какой она будет. Лотар посмотрел на лица своих людей, и увиденное вызвало у него отвращение.

Их лица казались перекошенными, словно он видел их в кривом зеркале; они были искажены похотью. Он подумал: после того как все по очереди взгромоздятся на бушмена, как на женщину, тот, вероятно, будет приветствовать смерть.

— Так. — Лотар старался сохранить равнодушное лицо, но охрип от отвращения. — Я возвращаюсь к фургонам. Бушмен ваш, но я должен знать, видел он белую девушку, слышал о ней или нет. Он должен ответить на этот вопрос. Все.

Лотар пошел к своей лошади, сел на нее и, не оглядываясь, поехал к фургонам. Только один раз, уже отъехав далеко, он услышал вопль, полный такого гнева и боли, что у него мурашки пошли по коже, но потом пустынный ветер приглушил этот крик.

* * *

Много времени спустя, когда его люди вернулись, Лотар сидел под пологом у своего жилого фургона и при свете помятого, заржавленного фонаря читал свой старый потрепанный томик Гете. Сотни раз, когда его душа взывала о помощи, эта книга спасала его.

Его люди спешивались со смехом, сальным, довольным, словно всласть наелись и напились, и это смех был ему отвратителен. Сварт Хендрик пошатываясь, словно пьяный, подошел туда, где лежал Лотар; его сапоги были забрызганы темной кровью.