Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

Операторша дает сигнал зажечь свет и подходит с камерой к Глебовскому. Стрекочет аппарат. Глебовский ежится перед объективом. Сегодня вечером весь город увидит по телевидению, как Глебовский ежился под объективом.

— Писать легче всего! — эту реплику бросает мой сосед, директор автозавода Клименко. Он неожиданно вскинул голову и в упор смотрит на Глебовского. Операторша быстро поворачивается и снимает Клименко.

— Конечно, — тут же подхватывает председатель. — Под маркой демократизации вы развели самый матерый бюрократизм. Или вы не знаете, что в нашем веке существует такая связь, которая называется телефонной? Это раньше не доверяли друг другу: ты дай мне бумагу, звонок к делу не пришьешь. Мы хорошо помним, с каких пор это началось. Теперь у нас другая эпоха. У нас — демократия, но управляемая. Или на вашем заводе об этом еще неизвестно?

— Мы и писали и звонили, Николай Семенович, — с тупой обреченностью твердит Глебовский. — И толкачей посылали. Половину оборудования мы все-таки выбили… — Глебовскому приходится туго, шрам на щеке потемнел, тем не менее он отбивается довольно успешно.

Мне определенно нравится главный инженер Глебовский. Я даже готов простить ему его канцелярит. Сразу видно — это знающий, полевой человек, его не так-то просто сбить с панталыку. Но в то же время я прекрасно понимаю, что человек, которого вызвали в народный контроль, не может быть правым. В народный контроль зря не вызывают. И прежде чем началось сегодняшнее заседание, вопрос долго и тщательно прорабатывался. Инспекторы проверяли работу завода, выслушивали мнения заинтересованных сторон — и вот сейчас идет публичное разбирательство, которое и должно выявить конкретных виновников.

Пока же факты против главного инженера: правительственное решение не выполнено, шрифтов из пластмассы нет.

— Итак, товарищ Глебовский, судя по вашим словам, во всем виноваты райисполком и механический завод? — председатель доволен своей репликой и обводит глазами членов комитета, чтобы проверить их реакцию. — Это они не освободили для вас общежитие, это они не поставили вам термопластавтоматы. А в чем же ваша вина?

Вопрос поставлен в упор.

Глебовский медлит с ответом.

14

— Послушай, Валентин, что сегодня с тобой происходит?

— Ничего особенного, Оленька, просто устал немного на работе — и все.

— Я же вижу по твоим глазам — что-то случилось. Пришел с работы — не поздоровался. На Светочку не посмотрел. Я приготовила на ужин любимые пироги с капустой — ты даже не заметил.

— В самом деле, какие замечательные пироги. Ты у меня просто молодец, Олюша.

— Почему ты разговариваешь со мной, как с ребенком? Почему ты не хочешь рассказать мне, что случилось?

— Очень вкусные пироги. Налей еще чашечку чая…

— Валентин! Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне.

— Повторяю тебе, Оленька, ничего не случилось. На работе все в порядке. Послезавтра суббота. Поедем на дачу. Возьмешь купальник, будем купаться. Я люблю смотреть на тебя, когда ты в купальнике.

— Не заговаривай мне зубы. Я все равно все вижу по твоим глазам. Но если ты не хочешь разговаривать со мной — твое дело.

— Ольга, что ты делаешь? Зачем ты лезешь в мой пиджак? Я запрещаю…

— Ага! Вот оно что. Вот, оказывается, в чем дело. Тебя вызывают в эту ужасную организацию…

— Ты говоришь это таким тоном, словно не телефонограмму прочитала, а записку от любовницы.

— Валентин. Скажи мне честно. Это очень серьезно?

— Просто очередная неприятность по работе, я не хотел волновать тебя…

— Не пытайся меня утешить. Опять ты хочешь обмануть меня. Ты ведь главный… У тебя много завистников — я знаю.

— Ну хорошо. Только успокойся. Садись сюда, мой домашний контроль. Обо всем доложу.

— Только не пытайся что-либо скрыть.

— Эта история опять из-за той же дурацкой пластмассы. И все можно объяснить очень просто: нам, то есть заводу, невыгодно выпускать новые шрифты…

— Я понимаю — опять эти тонны. Так и скажи об этом на своем контроле. Рубани правду-матку.

— Понимаешь ли, Оленька, прямо нельзя. Когда говоришь с женою, то правду-матку можно. А там, наверху, не любят, когда вину сваливают на других. Им важно найти стрелочника. И в данном случае — стрелочник это я.

— Тебя могут снять с работы?

— Не думаю. Сейчас не те времена. Ну, проработают, накачают… Теперь это называется — профилактика.

— Нет-нет! Все равно ты должен оставаться принципиальным и выложить им все. Я за то и люблю тебя, что ты всегда борешься за правду.

— Вот видишь, какая ты у меня умница. И поэтому ты должна меня понять: я же не могу так прямо и заявить: «Мы не делаем, потому что нам это невыгодно». У меня тогда партийный билет потребуют выложить.

— Неужели может дойти до этого? Ты меня пугаешь.

— Нет, до этого еще далеко, я уверен. Разве я виноват в том, что у нас такая система планирования? Мы с директором все обсудили… Всю линию поведения.

— Но у нас не любят объективных причин. Они их боятся. Недаром было сказано — субъективизм.