Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

ВТОРНИК ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО СЕНТЯБРЯ СТРАНУ ПРИБЫВАЕТ ГЛЕН ГРОСС ДЛЯ УЧАСТИЯ КРУГЛОМ СТОЛЕ ПУБЛИЦИСТОВ ТЧК ВАМ ПОРУЧЕНО ВСТРЕТИТЬ ГРОССА СОПРОВОДИТЬ ЕГО ПОЕЗДКЕ ПО СТРАНЕ ТЧК ПРОШУ РАССМОТРЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕРЕДАЧИ ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ ПЕРЕДВИЖКА БУДЕТ ВЫСЛАНА ПО ТРЕБОВАНИЮ ТЧК ПОДТВЕРДИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ПРИВЕТОМ

ВАСИЛЬЕВ

И это все? Аркадий Миронович почувствовал запоздалое разочарование. Все-таки без него не могут. Васильев признал свое поражение. А удирать больше некуда.

Мысль тренированно заработала. Глен Гросс, звезда номер один американского телевидения, помогал вести предвыборную кампанию президента. И если он за два месяца до выборов отправляется в дальний вояж за океан, то это не просто так, а с подтекстом. Гросс прилетит с посланием — вот что! И значит, Сычеву оказана высокая честь не только встретить, но и сопроводить.

Представляю, с какой натугой писал Васильев этот скромный текст. Но Глен Гросс возник вполне своевременно. Васильев был приперт к стене, уж он-то знал о давнем знакомстве Сычева и Гросса. И вообще, этот приезд свидетельствует о потеплении международного климата. И Васильеву досадно, что опять лавры достанутся Сычеву. Нет, с нами еще рано прощаться. Наша вахта не кончена.

Однако все это, так сказать, первый слой, лежащий на поверхности текста. А что там, между строк? Как Васильев узнал его адрес? Созванивался с Вероникой? А кто придумал передачу с ветеранами?

А может, сделать вид, что я вообще не получал никакой телеграммы?

Аркадий Миронович невесело усмехнулся. Снова вышел конфуз воспоминания отменяются. На этот раз по директивному указанию.

Время еще есть — пять дней, чтобы отыскать золотую середину между прошлым и будущим, отладить бесперебойный поток воспоминаний наиболее благоприятного свойства.

Меж тем над сквером, над Волгой намечались предварительные сумерки. Аркадию Мироновичу захотелось на улицу.

Он спустился по лестнице, пересек холл. Кто-то окликнул его, он не остановился.

На улице было тепло и тихо, словно природа спала детским сном. Аркадий Миронович быстро пошел по направлению к центру, который безошибочно угадывался по скоплениям красных флажков, развешанных по городу в честь приезда Аркадия Сычева.

Улочка раздваивалась. Аркадий Миронович взял курс на колокольню в надежде выйти на прямую связь с богом.

Фасады бревенчатых домов угасали в лучах заходящего солнца. Крыши косо просвечивали сквозь рыжую листву. Излишки ее хрустко шелестели под ногами.

Улочка вливалась в площадь, вдоль которой шли скорбные приземистые лабазы. Аркадий Миронович быстро нашел то, что искал: магазин сувениров с деревянной хохломой, которой славился здешний край. Он приценился и уже готов был идти в кассу, как вдруг с осуждением самого себя вспомнил, что поругался с Вероникой.

Покупка не состоялась. Он радостно подумал, как будет потом рассказывать об этой несостоявшейся шкатулке с ликом русской лубочной красавицы — но ради этого вряд ли стоило мириться.

Мы живем с ней двадцать лет. Прожили ни шатко ни валко. Ни верности, ни дружбы не нажили. Почему? В чем корень?

Что выше — характер или судьба?

Аркадий Миронович при случае любил сделать на этот счет личное заявление:

— Моя судьба банальна как крупноблочный дом, — говаривал он, смотря на собеседника чистым взглядом. — А характер получился нетиповой.

Если справедливо утверждение о том, что наша старушка-земля держится на трех китах, то столь же верно то, что нетиповой характер Аркадия Мироновича держался на трех изречениях.

— Человеческое сердце является самым точным прибором на свете (I).

— Правда выше сплетен (II).

— Ничто так не размагничивает, как головотяпство (III).

Впрочем, это были домашние лозунги для складывания характера. В рабочем же кабинете Аркадия Мироновича висел определяющий стимул, собственноручно начертанный им на полосе ватмана розовым фломастером. И этот стимул направлял всю деятельность Аркадия Мироновича.

— Мир победит войну!

На противоположной стене висел портрет Бенджамина Спока с его дарственным автографом.

Если же мы обратимся к судьбе, банальность которой была провозглашена Аркадием Мироновичем не без лукавства, то перед нами предстанут четыре типовых блока, как наиболее выразительные для данного поколения. Эти блоки: школа — война — институт — работа.

Каждый типовой блок в свою очередь как бы складывается из типовых деталей, выпускаемых судьбой со своего бессменного конвейера. Набор деталей достаточно велик, но вместе с тем они выпускаются по определенному и словно бы в высших инстанциях утверждаемому эталону.