Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

Пономаренко. Вот видите! Вы же благополучный человек. Квартира есть, зарплата высокая — при чем тут беспорядок? Нет, я вас не отпускаю. Только по суду. Расскажете на суде, какой вы есть благополучный и гладкий. Пусть закон на вашей стороне и вы это знаете, пусть у меня шансов один процент, что вас не отпустят. Но все равно — суд. Пусть в суде тоже узнают, какие благополучные люди от нас бегут. Построили себе карьеру на «Атоммаше» — и дальше бежать. Я даже знаю, куда вы бежите. Сказать? Вы бежите в «Южстальконструкцию». (Переходит на «ты», с иронией). И сколько же тебе там обещали, многоуважаемый товарищ Крючков?

Крючков (невозмутимо). Гарантированных триста, но я рассчитываю выработать четыреста.

Член комиссии. Я тоже получаю двести рублей и никуда не бегу.

Крючков. Видимо, вы двести рублей и стоите, больше вам не предлагают.

2-й член комиссии. Типичное рвачество.

Крючков (взрывается, не теряя, однако, чувства собственного достоинства). По-вашему, я рвач? Так я вам скажу, кто я такой. Я рабочий. Я лекальщик. Вам не надо объяснять, что это такое. Я рабочий высшей квалификации эпохи НТР. Я «сотку» кожей чувствую. Я тоже мог бы стать синим воротничком, родители меня в институт тянули, а Иван Спиридонович на уроках труда меня разглядел: «У тебя, говорит, золотые руки, такие руки, говорит, два раза в сто лет рождаются. Ты будешь руками думать и руками кормиться». Я пошел на завод, в инструментальный цех, учился только своему делу. У меня уже пять лет пятый разряд, и руки мои еще 25 лет будут чуткими. Я в Курске работал, все имел — квартиру, триста рублей с гаком. Прочел в газете про «Атоммаш», загорелся, все бросил. А теперь не выдержал.

Пономаренко (не теряя задора). А зубы стиснуть ты не мог?

Крючков. Так зачем, скажите, непрерывно жить со стиснутыми зубами? Что у нас сейчас: война? Недород? У нас сейчас мирное время. Я же не от работы бегу, от работы я еще никогда не бегал, мне чем труднее, тем интереснее. Я бегу от безделья. Утром прихожу в цех, а работы мне нет, два часа сижу ожидаю, полдня ожидаю, когда мне работу дадут. Заняться, конечно, можно. Козла забивать, как многие, но я как-то не приучился.

Член комиссии. А ты требуй работы.

Крючков. Почему я должен ее требовать? Что я — безработный? Я рабочий. Мое дело работу исполнять. А начальников надо мной вон сколько, ниже меня никого нет, все наверху. Я их работу делать не умею, сам бы тогда сидел в начальниках и поучал бы подчиненных: ты сам работу ищи. А я буду лишь зарплату получать.

Пономаренко. Вы в каком цехе, Крючков?

Крючков. В инструментальном корпусе.

Пономаренко. Давайте мы вас в первый корпус переведем.

Крючков. Там точно такая же картина. Скоро вы и оттуда заявления получите.

Пономаренко. Огорчили вы нас, Крючков. Руки у вас золотые, это верно, такие руки дороже стоят, тоже верно. Но я огорчен, Крючков, сильно огорчен. И оттого мне горько, что вы у нас такой благополучный.

Крючков. Вы ошибаетесь. Я вовсе не считаю себя благополучным. Мне еще детей надо вырастить и ремесло им передать. Я мечтаю много хорошего инструмента сделать, дом на берегу реки построить. А вот бездельничать я не хочу и не умею, вы уж извините.