Для этого надо было встать и умереть.
Немногие дошли тогда до берега, а мертвые остались на льду, и озеро выносит теперь на берег их кости. Они никогда уже не вернутся на нашу планету, никогда не увидят прекрасного солнца земли, не услышат пения земных птиц и голоса земных детей, и аромата земных трав. Но и живые никогда не забудут того, что мертвые сделали для них…
Много раз становился и таял лед, а сейчас я лежал в окопе и слушал покой земли. Именно здесь я понял впервые, как это хорошо, когда под ногами есть земля и можно укрыться в ней.
Земля вдруг тяжко вздохнула. Частая пулеметная очередь прокатилась над полем. Я удивленно поднял голову и увидел трактор, шедший по пашне. Трактор тащил сеялку, а за сеялкой стоял мужчина в старой выцветшей гимнастерке, и где-то на земле хранился его окоп.
Трактор развернулся и затих в отдалении. Я снова прилег на траву и еще послушал тишину. Земля была холодная и сырая. Я встал, опасаясь простудиться…
Путешествие было закончено. Я не только нашел свой старый окоп, но и вспомнил те чувства, которые смутно бродили во мне, в юном двадцатилетнем лейтенанте. Память земли и память чувств сошлись для меня в этой точке планеты, и я снова, с еще большей силой, чем тридцать лет назад, ощутил вдруг острое и сладостное чувство благодарности к земле, которая прятала и укрывала меня. Древняя наша земля, родившая нас! Она умеет любить и не умеет убивать. И человек должен учиться у земли этому неумению.
Мне никак не хотелось уходить отсюда. И вдруг я понял: все, что я делаю и чувствую сейчас, обратно тому, как делал и чувствовал, когда был солдатом. Я любуюсь окрестным пейзажем, вместо того чтобы прятаться в окопе. А в окопе, приникнув к земле, я слушаю тишину планеты, а не вой снаряда. И когда мне почудился треск пулемета, я безбоязненно поднял голову, вместо того чтобы вжаться в землю. Я перестал быть солдатом, забыл солдатские привычки и вместо того, чтобы думать о смерти, думаю, как бы не простудиться.
И все это оттого, что на земле мир, и сеятель в старой солдатской гимнастерке бросает в землю семена.
И солнце безмятежно светит с неба, крест-накрест перечеркнутого пушистыми белыми нитями, беззвучно растягивающимися и уходящими к горизонту.
Очерки
ДОБРАЯ ЖИЗНЬ
1
Поезд пришел в Калач ночью. В гостинице Слепуха увидел надпись, прославленную фельетонистами и командировочным людом: «Мест нет». Он подремал на лавке, а когда стало светать, вышел на улицу. За домом была базарная площадь, по другую сторону стояли в лесах недостроенные здания. Поднимая тягучие хвосты пыли, проехала колонна грузовых машин. Вдалеке перекликались паровозы.
Базар был пестрым и шумным. На больших железных крючьях висели тяжелые розовые туши, в другом ряду плотно стояли бидоны с молоком, ведра со сметаной, творогом. Женщины продавали пуховые платки. Слепуха поторговался немного и прихватил один платок под мышку — для матери.
В конце молочного ряда сидел на земле слепой инвалид, а женщины стояли кругом и смотрели, как он продувает старую, с хрипом гармонь. Слепой пел знаменитую в те годы на всех российских базарах песню: «Жена мужа на фронт провожала». Опустив головы, забыв базарные заботы, женщины с тоской слушали слепого:
Слепуха долго еще стоял, слушая песню о разлуке, о горе народном: раны войны были свежи в памяти.
Потом он постоял на площади перед братской могилой. Огороженная тяжелыми цепями, на постаменте навечно застыла танкетка, придавив своей тяжестью тела павших. Здесь, в районе Калача, произошло соединение наших войск, окруживших немецкую армию Паулюса.
Слепуха не любил задавать вопросов. Когда подошло время, он увидел, что люди со всех сторон тянутся к невысокому длинному бараку. Подъехал «виллис», из машины вышел подвижной коренастый мужчина.
Таблички на дверях были странными: «Отдел подготовки зон затопления», «Светокопия»… А вот и то, что ему нужно — «Экскаваторный отдел». Слепуха толкнул дверь.
За столом сидел грузный мужчина с большим львиным лицом и сердито кричал в трубку. Два других стола были свободны. Кончив кричать, мужчина положил трубку, посмотрел на Слепуху.
— С чем пожаловали?
Слепуха протянул документы.
— Вас-то мне и надо, — угрюмо сказал мужчина. — Будете старшим инженером экскаваторного отдела. Вот сюда, прошу, — мужчина указал на соседний стол.
— Я экскаваторщик. Инженером никогда не работал.
— Прошу. Мне некогда. Садитесь и принимайтесь за дела.
— Я экскаваторщик, — твердо повторил Слепуха. — За столом работать не умею.
Раздался телефонный звонок. Мужчина взял трубку.
— Где? Когда? Сколько машин? — спрашивал он, и на его угрюмом лице появилось подобие улыбки. — Хорошо. Будем принимать меры.