Вася. Этот только на выдумки: как что сделать почуднее, выпить повеселее, чтоб не все одно и то же. Машины Хлынову делает, флаки красит, фонтаны в саду проводит, цветные фонари клеит; лебедя ему сделал на лодке на косу, совсем как живой; часы над конюшней на башне поставил с музыкой. Этот не пьет и денег берет немного; зато ему и уважения меньше. «У тебя, говорит, золотые руки, наживай капиталы от меня!» – «Не хочу, говорит Листарх, и твой-то капитал весь несправедливый». – «Как ты, говорит, смеешь грубить, я тебя прогоню». Алистарх ему прямо так: «Гони, говорит, не заплачу, по мою жизнь вас, дураков, хватит». И так будто побранятся. Только Алистарх его ничего не боится, грубит ему и ругает в глаза. А Хлынов его за это даже любит; да и то надо сказать, денег у Хлынова много, а жить скучно, потому ничего он не знает, как ему эти деньги истратить, чтоб весело было. «Коли, говорит, не будет у меня Листарха, стану их так просто горстями бросать». Вот ему Алистарх и нужен, чтоб думать за него. А коли что сам выдумает, все нескладно. Вот недавно придумал летом в санях ездить по полю. Тут недалеко деревня; собрали двенадцать девок и запрягли их в сани. Ну, что за удовольствие! На каждую девку дал по золотому. А то вдруг на него хандра нападет: «Не хочу, говорит, пьянствовать, хочу о своих грехах казниться». Позовет духовенство, посадит всех в гостиной по порядку, кругом, на кресла и начнет потчевать; всем в ноги кланяется; потом петь заставит, а сам сидит один посреди комнаты и горькими слезами плачет.
Гаврило. Что ж ты у него делал?
Вася. Меня Алистарх позвал. Они теперь эту самую игру-лодку всю по-своему переделали. Лодка настоящая и ездят по пруду кругом острова, а на острову закуска и вина приготовлены, а Алистарх хозяином, одет туркой. Три дня кряду эту игру играли, надоела.
Наркис. Я что ж, я, пожалуй, с вами вместе сяду, нужды нет, что вы мне не компания.
Вася
Наркис. Какие это такие разбойники проявились и откудова? Мне это чтобы сейчас было известно.
Вася
Наркис. Есть тоже, которые разговаривать не хотят, но тоже и бьют их за это довольно порядочно.
Вася. А одеты все в бархат, настоящий, веницейский.
Наркис
Гаврило. Поди ты с своими духами!
Наркис
Вася. Да, может, ты сам разбойник-то и есть, кто тебя знает!
Наркис. И за такие слева тоже суд с вашим братом* короткий.
Вася. Я когда в Москве был, «Двумужиицу» видел, так там с лодки прямо так из ружья и стреляют. Уж на что лучше.
Наркис. Я вот поеду в Москву, я погляжу, я погляжу, так ли ты говоришь.
Вася. Уж этому актеру трепали, трепали в ладоши, – страсть!
Наркис. Ты погоди врать-то, вот я погляжу, еще, может, твоя неустойка выдет.
Вася. А это купец, а не актер, а больше на разбойника похож.
Наркис
Гаврило. А ты послушай, какую я песню наладил.
Вася. Валяй!
Гаврило
Силан
Гаврило
Курослепов
Гаврило
Курослепов. Кому я говорю! Глух ты, что ли! Иди сейчас сюда на глаза и с бандурой!
Гаврило. Гитары нет у меня, Павлин Павлиныч, провалиться на месте, нет-с, это я так…