Горячее молоко

Джульетта сделала шаг вперед.

— Доброе утро, джентльмены. — Она покосилась на отца.

Гомес кивнул, как будто принял секретное сообщение. Отец с дочерью были сосредоточенны и взвинчены.

— Курс лечения еще не завершен, — сказала Джульетта. — Он будет продолжаться. У нас много работы. Мы хотели бы поскорее закончить это совещание и поговорить с миссис Папастергиадис в частном порядке.

— Курс лечения завершен, — сказала моя мать. — Он не будет продолжаться. Я записалась на прием к лондонскому специалисту.

Сеньор Коваррубиас теребил галстук. По-английски он говорил превосходно и без труда произносил мамину фамилию. Он попросил Розу перечислить текущие назначения, что она и сделала во всех подробностях, пока мистер Джеймс, держа в руках папку-планшет с зажимом, ставил галочки в своем вопроснике.

Когда Роза попросила его прокомментировать одно из новых лекарств, мистер Джеймс проявил убежденность и даже, пожалуй, взволнованность. Он стал нашептывать, что врач из больницы в Альмерии — его коллега и назначенные им таблетки устраняют негативную внутреннюю речь, которая может пагубно влиять на пациента.

— Какую именно речь? — Чтобы лучше слышать, Роза подалась вперед.

— Самообвинения, саморазоблачения. — Мистер Джеймс, видимо, давал понять, что есть и другие примеры, но для начала хватит и этих двух.

— И таблетки устраняют эти явления?

— Приглушают, — сказал он.

— Приглушают, — повторила Роза.

— По-моему, стандартно говорится «притупляют». — Судя по всему, сеньору Коваррубиасу не терпелось вернуться к беседе с моей матерью. В кармане у него вибрировал телефон.

— Прежде всего, хочу спросить, — начал инспектор, — предъявил ли вам консультант на каком-либо этапе план-график, отражающий ход лечения и достигнутые результаты?

— Плана-графика как такового я не видела, — ответила Роза.

— Извините, что отнимаю у вас время, миссис Папастергиадис, но, мне кажется, цели у нас общие. Мы хотим установить, помогло ли лечение на данный момент улучшить качество вашей жизни.

Роза растерялась. Вопрос застал ее врасплох. Она побледнела, плечи затряслись. Сидела она неподвижно, в молчаливой задумчивости. Потом подняла руку и, обернувшись ко мне, зашевелила пальцами. Уж не знаю, что она хотела выразить, но эта сценка напомнила мне девочку в разрушенном доме близ аэропорта, махавшую ложкой автомобилю. Очевидно, это значило «убирайся».

Или «привет». Или «на помощь».

— Не могли бы вы повторить вопрос?

Тут вмешалась Джульетта Гомес.

— Вы не обязаны отвечать, Роза. Это ваш выбор.

Роза заглянула в добрые чистые глаза Джульетты.

— Ну, по утрам встаю с постели. Одеваюсь. Причесываюсь.

Мужчины в костюмах ставили галочки в своих вопросниках.

— В детстве я каждый день пробегала не одну милю. Лазала через забор, перепрыгивала через канавы. Знала, как делается свисток из травинки. А теперь я старый несчастный одёр.

Сеньор Коваррубиас оторвался от конторской доски:

— Одёр?

— Это старинное название лошади, — объяснила Роза.

Мистер Джеймс перехватил инициативу у своего напарника.

— Сегодня мы организовали это совещание, не будучи уверены, что вы в надежных руках.

Гомес откашлялся.

— Учтите, пожалуйста, джентльмены, что моя пациентка обследовалась на предмет острого нарушения мозгового кровообращения, повреждения спинного мозга, сдавления нерва, ущемления нерва, рассеянного склероза, мышечной дистрофии, бокового амиотрофического склероза и спинального артрита. Результаты последней эндоскопии еще не получены.

Слушая Гомеса, мистер Джеймс нервно крутил в руке мяч для гольфа и хмурился, будто слушая иноязычную речь. Собственно, так и было, поскольку Гомес говорил по-английски в Испании, хотя мистер Джеймс, уроженец Южной Калифорнии, свободно владел испанским.

При следующем подбросе мяч ударился о полку над головой мистера Джеймса.

Раздался тишайший звук разбивающегося стекла, даже не звяканье, а короткий, чистый треск. Проверяющие вздрогнули. Они повернулись и увидели обезьянку с белой опушкой вокруг головы, суровыми, грозными бровями и высоко поднятым длинным хвостом. Казалось, она вот-вот запищит-зачирикает «кек-кек-кек-кек».

— Прошу прощения, — сказал мистер Джеймс. — Я не знал, что там кто-то есть.

С моего места создавалось впечатление, что убитая током обезьянка парит у них над головами. Мертвые блестящие глазки уставились на высокопоставленных визитеров из Европы и Северной Америки. Это были новые Великие Белые Охотники, сопровождаемые свитой носильщиков, проводников, охранников и оруженосцев, порабощавшие туземцев и готовые на убийство ради добычи слоновой кости^[10]. Слоновой костью оказалась моя мать. Мистер Джеймс даже не мог произнести ее фамилию, а она тем не менее заключила с ним бартер и поменяла свои ноги на его антидепрессанты. Он застолбил землю.

Сеньор Коваррубиас наклонился вперед.

— А вы, София, не хотите поделиться с нами какими-нибудь тревогами?

Единственным звуком, нарушавшим тишину кабинета, было тиканье маминых гангстерских часов, которые поблескивали кольцом фальшивых бриллиантов на ее тонком запястье.

— Я не знаю, жива или мертва моя мать, — сказала я.