Горгулья

Я ободряюще погладил псину по спине, в пальцах остались клочья шерсти. Ребра Бугацы были такой летописью голода, что я ужаснулся: не худобе, но невероятности самого этого факта. В последние недели Бугаца съедала гораздо больше обычного; по правде сказать, она ела почти не переставая.

Я пошел в подвал. Нужно рассказать Марианн Энгел, что собака ее серьезно больна! Мне хотелось пристыдить ее и заставить поехать со мной в ветлечебницу. Но получилось не совсем так. Резчица сосредоточилась над тварью, в глазах которой читалось суровое предостережение: не подходи…

Но я все равно заговорил:

— С Бугацей что-то случилось. Она заболела.

Марианн Энгел непонимающе взглянула на меня как на пустое место. С пальцев на руке сочилась кровь — промахнулась долотом?

Красное пятнало лоб, который она только что вытерла.

— Что?

— У тебя кровь!

— Я терновая колючка на челе Христа.

— Нет, — возразил я, показывая жестом: — На запястье!

— А… — Она перевела взгляд; кровь капнула в раскрытую ладонь. — Совсем как роза…

— Ты меня слышишь? Бугаца заболела!

Она хотела было убрать с груди прядь волос, слипшуюся от пота и каменной пыли, но пальцы снова и снова ловили воздух. Расстояния воспринимались искаженно.

— Тогда иди в лазарет.

— В смысле, к ветеринару?

— Да. — Кровь сочилась на осколки камня под ногами. — К ветеринару.

— Дай-ка взгляну! — Я попытался взять ее за руку.

С внезапным ужасом в глазах Марианн Энгел замахнулась на меня стамеской. Лишь единственный раз прежде угрожала она мне физически — давно, на башне, когда швырнула в меня банку с кофе. Тогда я точно знал, что она целилась мимо, но сейчас явно готова была наброситься прямо на меня. Она как будто не осознавала, где она и кто я, и была готова на все, лишь бы продолжать работу.

Я попятился, машинально вскинул руки, как бывает, когда хочешь показать, что не имел в виду ничего такого.

— Ведь это твоя собака, Марианн!.. Поедем с нами? Со мной и твоей собакой Бугацей?

Имя что-то затронуло в ее памяти. Сгорбленные плечи чуть расслабились, она вздохнула. А самое главное, опустила свое оружие и страх исчез из глаз.

— Нет.

В голосе ее не было злости, но и сожаления тоже не было. Он звучал глухо и тускло, без намека на всякое сострадание. Не слова — лишь эхо.

И не успел я занести ногу над ступенькой, как Марианн Энгел снова полностью переключилась на камень.

Ветеринаром оказалась пухлая женщина по имени Шерил, рыжеволосая и ясноглазая, быть может, ирландских кровей. Первым делом она поинтересовалась, отчего я так выгляжу, и это было гораздо лучше, чем притворяться, будто в моей внешности нет ничего особенного.

— Попал в аварию.

— Понятно…Итак, когда вы стали замечать проблемы с… э-э… — она взглянула на карточку, которую заполнили в приемной, — с Бугацей? Это греческая выпечка такая, да?

— Ага. Цвет похож. Утром я заметил на полу следы диареи, а еще она, кажется, жевала листья.

— Ясно, — кивнула Шерил. — У нее всегда такая шерсть? Совсем не блестит.

— Вы правы, — подтвердил я. — И на ощупь жирнее, чем обычно. Проблемы начались недавно, но сегодня утром все резко ухудшилось. Собака явно теряет в весе.

Ветеринар спросила, а как с энергичностью, и я ответил, что плохо. Потом она сделала несколько анализов, посветила Бугаце фонариком в пасть и в глаза. Собака вяло подтявкивала. Я спросил, что с ней.

— Тут, кажется, мягко? — пробормотала Шерил, нажимая Бугаце на живот, и сама себе ответила: — Но как будто не болит… Были в кале следы непереваренного жира?

Кто — кроме ветеринаров! — может знать, как выглядит непереваренный жир в собачьих какашках? Я заявил, что позабыл проделать химический анализ перед обращением в лечебницу, и точно сказать не могу. Шерил нахмурилась и, подняв Бугаце хвост, стала разглядывать собачий анус.

— Она ела свои экскременты?

— О Господи! — Шерил снова ждала от меня каких-то неоправданных наблюдательных способностей. — Не знаю! Не исключено…

— Я не смогу наверняка понять, — произнесла Шерил, — без дальнейших анализов. Вы согласны оставить собаку в больнице на день или два?

Время было неподходящее, чтобы объяснять, что Бугаца не моя собака, и я просто подмахнул все бумаги. Поинтересовался, насколько болезненные будут процедуры, но доктор оскорбилась.

— Мы животных не мучаем!

Я наказал собаке вести себя хорошо, а она вывалила язык и лизнула мою руку. Некоторые люди принимают это за знак обожания, но я наверняка знаю, что собаки так слизывают соль.

Я позвонил через пару дней, но Шерил еще не выяснила, что приключилось с Бугацей, хотя заверила меня: дескать, врачи на верном пути. Она очень извинялась, но, честно говоря, — именно на такой поворот я и надеялся.

Ветлечебница — подходящее обиталище для пса на то время, пока я сам буду в больнице, так что я все объяснил и попросил подержать Бугацу у них до моей выписки. Шерил не спорила — ведь передержка даст ей время подтвердить диагноз.

Теперь оставалось разобраться только с Марианн Энгел. Мне не хотелось оставлять ее одну в доме, но она ведь взрослая, а мне всего-то нужно провести в больнице ночь, самое большее — две.