Горгона

Кстати, Шизоид после этого лета к ней пару раз вполне целенаправленно подходил и простыми словами объяснял, что неплохо бы, значит, вообще, это самое. Ну, что ты, Савицкая? Ну что ты, в натуре, как не родная?.. – Глаза у него были ожидающе выпучены. Ему и в голову, видимо, не приходило, что он ее задевает. Собрав силы, Вика весело отвечала: Ничего, обойдешься… – Однако сердце в такие минуты опять точно выдавливало мучительную занозу. Тайна жизни была темна, тревожна и непроницаема. Кончилась ужасная зимняя глухота, когда улицы имели всего два цвета: черный и белый. Небо по утрам уже начало слегка розоветь. Дул сладкий ветер, и от головокружительного тепла снег в глыбких сугробах спекался множественными коросточками. Захлюпало с крыш, бодро зашипели ручьи под водосточными трубами. И от шлепанья этого и от шипенья сердце сжималось еще болезненнее. Словно жесть и вода, звучавшие сейчас по всему городу, обещали ей что-то и не выполнили своих обещаний. Вике хотелось закрыть уши ладонями. Сколько можно? Будущее неумолимо отодвигалось.

Изо всех сил налегла она теперь на учебу. Год был действительно выпускной, и времени почти что не оставалось. Роза Георгиевна напоминала теперь об этом чуть ли не на каждом уроке. Обводя строгим взглядом мальчишек, доходчиво растолковывала, что им грозит в случае неудачи. Не поступите в институт – пойдете в армию! Она поднимала палец и выдерживала долгую паузу. Тишина в таких случаях казалась зловещей. Мальчики морщились и с деревянной поспешностью записывали что-то в тетради. Саму Вику армию, разумеется, не волновала, но тем не менее, и ей следовало на что-то решаться. Для начала она исправила свою твердую четверку по математике на пятерку, затем одним махом осилила остаток учебника по биологии, которая у нее явно хромала, на всякий случай подтянула литературу, хотя здесь вроде бы все было в порядке, и, наконец, вызубрила за две недели «Краткий справочник трудностей русского языка», теперь все запятые у нее стояли там, где положено. Она, стиснув зубы, даже пробуровила ненавистную ей географию, и Роза Георгиевна, которая вела у них именно этот предмет, удовлетворенно заметила как-то, что вот, мол, Савицкая, в отличие от некоторых других – осознала, занимается, видите, так, что и спросить приятно. Намекнула на золотую медаль, которая существенно облегчит поступление.

Говоря откровенно, медаль Вику не очень интересовала. Потому, вероятно, что учеба давалась ей без особых усилий. Здесь происходило примерно то же, что когда-то и с шахматами: она научилась играть, взирая на яростные баталии отца с дядей Мартином, начала чисто интуитивно прозревать судьбу деревянных фигурок; вот оскаленный конь на «е пять» явно слабеет, если осторожненько подрубить с королевского фланга, он обязательно зашатается, а потом вслед за ним посыплется и весь центр противника. Это было слишком понятно, и поэтому не увлекало. В шахматы она теперь играла без особого удовольствия.

И по той же причине не привлекал ее чернильный танец оценок в будущем аттестате. Медаль – не медаль, но тоже как-то вызывает зевоту. Не было здесь того, ради чего можно было бы забыть самое себя, – потерять голову, жить, как во сне, пронзенная одной-единственной страстью. Желтый кружочек с буковками и раскрытой книгой эмоций у нее не вызывал. Ну – отличница, ну, разумеется, поступит она куда-нибудь. Разве в этом заключается истинное назначение жизни? Ей все время казалось, что упускается здесь что-то самое главное. И в один из апрельских дней, когда небо над городом уже по-весеннему зеленело, когда чуть дымилась под солнцем мокрая земля на газонах и когда из-под клейкого теста ее уже проклевывались первые, нерешительные еще травинки, Вика вдруг оглянулась на звенящую по комнатам солнечную пустоту, потянулась до хруста в суставах – в квартире никого не было – резко, так что взметнулась пыль, захлопнула скучный учебник, прошла в ванную, торопливо скинула пестрый халатик, стараясь не намочить волосы, влезла под душ, после этого с яростным наслаждением растерлась ворсяным полотенцем, – отгоняя все мысли, прошлепала, не одеваясь, в комнату матери и, поддернув одну из штор, чтобы нельзя было подсмотреть из дома напротив, стала перед трюмо, раскинувшим зеркальные створки.