Горец. Кровь и почва (СИ)

  Остаток пехоты, той, что шла за артачами, во все лопатки, убегая обратно в город, устроила давку в воротах, столкнувшись с выходящим из столицы батальоном.

  Вот так и рождается танкобоязнь. ''Вдруг как сослепу задавит, ведь не видит ни черта''##1

  ##1 А. Твардовский. ''Василий Тёркин''.

  ''Коломбина'', выехав вровень с наступающей цепью штурмовиков, угощала бегущих фузилеров осколочными гранатами с толовой начинкой. Гвардейцы от ворот побежали уже во все стороны.

  Паника страшная вещь.

  В столицу мы влетали на плечах бегущего противника. И самой большой проблемой для нас стала давка встречных потоков гвардейцев уже в самом городе на узкой улице щедро осыпаемой шрапнелью.

  Я бросил давить пулеметную гашетку и посмотрел на часы. Все сражение заняло двадцать две минуты. Поле боя осталось за нами.

  Рецкие штурмовики не торопясь формировали штурмовые группы перед броском в город. К ним подтянулись с кромки леса снайпера. Стандартная, сложившаяся уже штурмовая группа: унтер с автоматом и пистолетом, снайпер, пулеметчик с ручным ''Гочкизом-Р'' и помощником, таскающим за ним запасные диски, два сапёра и пять автоматчиков с пистолетами-пулеметами. У каждого по десять гранат в сухарной сумке. У саперов еще толовые шашки, провода и ''адская машинка'' для подрыва в ранцах.

  От охотничьего городка выезжает наш последний резерв - гвардейские саперы на санях, заранее определенные при удаче в трофейную команду. На дороге сейчас богато ништяков валяется - не бросать же их. Да и пленных пора организовывать пока они не очухались. Не отвлекать же на их конвоирование боевые группы.

  ''Коломбина'' слегка скользя всем корпусом на повороте по мерзлой брусчатке шоссе, вышла на прямую наводку и стала долбить картечью вдоль улицы сквозь ворота.

  ''Элика'' со своей закрытой позиции, как и положено порядочной гаубице, добавляла навесным огнем по городским тылам мятежных гвардейцев.

  Штрафники, зачистив батарею, оглядевшись и обрубив постромки павших лошадей, впряглись вместо них по десятку организмов в зарядные ящики, с матерками подтаскивали самоходчикам трофейные боеприпасы. Могут же аристократы когда хотят и поработать. Как нормальные мужики.

  Я остановил БРЭМ, слез с брони на землю, прихватив автомат в правую руку, левой схватил за шкирку коленопреклоненного на обочине гвардейского фельдфебеля, поднял на ноги и сунул ему в руки свою запасную портянку. Приказал.

  - Иди в город, скажи там своим, что тех, кто будет тихо сидеть в казармах, мы не тронем. А кто будет сопротивляться законному императору, казним как предателей. Без жалости. Без суда и следствия. Это я сказал - Кровавый Кобчик.

  И я снял с гвардейца на всякий пожарный ремень с револьвером. Я не оглядывался, просто знал, что Ягр меня прикрывает с автоматом. Потому и вел себя так нагло в окружении пленных, многие из которых могли быть вооружены.

  - Иди, - подтолкнул я фельдфебеля в спину.

  Здоровенный бугай красавец-брюнет с голубыми глазами этот фельдфебель неуверенной походкой, осторожно обходя многочисленных убитых, пошел к городским воротам. В самих воротах, будто кто из него вынул позвоночник. Белая портянка волочилась за ним, но он крепко ее сжимал в опущенном кулаке. Он все не мог понять, что это такое вдруг произошло так быстро, моментально выломив его из привычной картины мира. Маршировала гвардия немалой силой, подавляя всех вокруг своей крутизной... И вдруг всё... Половина мертвыми валяется на дороге, а сам он в снегу у обочины тракта стоит на коленях, закинув ладони на затылок. И ему страшно до мокрых штанов.

  Первые две роты фузилёрного полка мятежной гвардии полегли практически поголовно. Как и конная батарея, на которую обрушился основной удар. В ней не осталось никого выжившего из орудийной прислуги. В других ротах тоже богато покосило солдат пулеметами.

  Офицеров в колонне не осталось ни одного на ногах. Кто не убит, тот настолько ранен, что стоять не может.

  Большинство трупов гвардейцев лежали на дороге как живые - штатные пульки маленькие, шрапнельные поражающие элементы тоже не с кулак размером - застыли, глядя недоумевающими голубыми глазами в стылое хмурое небо. Как бы укоряя: ''а нас-то за что?''. Фигуры их больше всего напоминали сломанных оловянных солдатиков, настолько аккуратно подогнана была их парадная амуниция. Ремни и подсумки белой кожи. Даже подковки сапог у всех были прибиты под одинаковым углом.

  Подошел к сдающимся гвардейцам на другой обочине тракта. Их было много. Сотни человек. Где в рядок. Где кучками. Стоят на коленях, головы опущены, руки подняты, винтовки на дороге валяются. На бронеходы даже смотреть боятся.

  Ближний ко мне гвардеец - дядька в возрасте лет за тридцать с нашивками ефрейтора сверхсрочника, брызнул в меня снизу вверх расфокусированным взглядом белесых глаз и негромко зашептал, запричитал заевшей патефонной пластинкой.

  - Не надо меня давить... Не надо меня давить... Не надо меня давить... Нельзя меня давить... Лучше просто застрелите, сделайте такую милость...