Горение (полностью)

- Он - посол, ему могут "вмешательство" в м е н и т ь, а это дипломату не смыть, это ему, как тавро коню, - навечно. За нашими славянофилами стоят силы серьезные, большие силы. Аксаков - умница, талант в литературе - считал, что он на политику влияет... Заблуждение. Его сделали рупором своих интересов те, кто по-современному, по-капиталистическому не может, а старое полиция охраняет, старое - всегда надежно.

- В поддых, - буркнул Вержблов и снова принялся уплетать и сверлить, сверлить и уплетать.

Веженский обернулся к другому своему соседу - военному агенту Половскому и сказал:

- Вы, военные, слава богу, мыслите более определенно.

- Нам, увы, мыслить не дают. Нам лишь болтать позволяют.

- Ну уж армия не может пожаловаться на равнодушие со стороны двора, полковник!

- Это нет, - сразу же согласился Половский. - Тут вы беспременно правы. Двор к нам уж так неравнодушен, так неравнодушен, прямо-таки душит в своих объятиях. Грибоедова вспоминаю часто, - он сделал глоток, поморщился. - И барский гнев, и барская любовь...

- Это когда мир, - согласился Веженский, - тогда, вы правы, армия подобна модистке: ею любуются, о ней говорят, ее разыгрывают. Армия всесильна в действии - тогда ей не советуют и все ее просьбы выполняют.

- Вот именно - просьбы. А к армии сие неприложимо. Приказ - исполнение, все остальное ведет к трагедии.

- Сложно в Кабуле?

- А где сейчас просто? - ответил Половский насмешливым вопросом. - Конечно же, сложно. А будет еще сложнее. Впрочем, меня оттуда переводят.

- Далеко?

- Видимо, на Дальний Восток.

- Проснулись япошата?

- Вы их спящими видели? Они, Александр Федорович, и не засыпали вовсе после реформации Мэйдзи. Это мы - дрыхнем. А проснемся, глаза вылупим, мира-то и не узнаем, обойдет он нас - и справа и слева обойдет, поверьте слову.

- А что такое слово? - задумчиво, словно самого себя, спросил Веженский и поглядел на полковника. - Общность издаваемого голосовыми связками шума, выраженная литерой или мимикой? Что такое масса звучания? Я под этим термином подразумеваю видимую сущность слова. А ежели масса, то какова материя этой массы? Или это особая масса, нематериальная, потому что слово обладает таинственным свойством жить бестелесно? Слово, по-моему, выражение смысла, высшего смысла. Оно есть поразительное чудо - слово. "Военный". Один смысл. "Русский военный" - смысл ведь совершенно иной, если особенно рядом произнести "японский" или, к примеру, "прусский военный",

- Это уже не слово, а идея, - откликнулся Половский. - А идея материальна и целенаправленна. Отдельное слово может быть термином бестелесным, но группа слов, определяющая идею, обязательно материальна.

- Верно, - согласился Веженский. - Совершенно правильно. Слово дано нам для того, чтобы экономить энергию, в нас сокрытую, слово - предтеча действия. Вот мы с вами пять минут поговорили, а ведь как экономно обозначили свои препозиции.

- Они у нас общие. А пойдите-ка обозначьте препозиции с солдатами!

- Солдатская препозиция - окоп.

- Для окопов каски нужны, Александр Федорович! Хорошие винтовки! Железные дороги нужны для того, чтобы окопы начать рыть! Летательные аппараты необходимы! Артиллерия! А где это все в России?!

Веженский глянул на приглашенных: все разбились на группки, но кто-то, безликий, юркий, улыбчивый, в дальнем углу стола прислушивался к их разговору, а заметив, что и Веженский почувствовал это, засуетился, стал делать какие-то неловкие жесты и растерянно-чарующе улыбаться.

- Увлеклись, - усмехнулся Половский. - Как мысль невозможна без слов и слово без мысли, так и мы без российских бед и надежд наших - не жильцы на этом свете. Без соглядатаев - тоже. Пойдемте-ка за чаем.

Налив себе по маленькой чашечке из самовара - чаем у Хрисантовых не обносили, - они стали у окна, и Половский, словно продолжая спор, начатый с самим собой, заговорил:

- Вашей идее в армии союзников несть числа, Александр Федорович, младшие чины алчут крестов и генеральских погонов, солдатня - грабежа. Но ведь мы не готовы - понимаете? Мы совершенно не готовы. Причем - ив этом ужас весь солдат голод перенесет, нехватку патронов отыграет в штыковой атаке, отсутствие летательных аппаратов и хорошей артиллерии заменит российской сноровой храбростью. Мы не готовы страшнее. У нас идеи нет. Понимаете? В России нет общенациональной идеи...

Глядя в чуть раскосые, угольные глаза Полонского, Александр Федорович тихо и со значением спросил:

- Самодержавие, православие, народность?

- В век электричества, синематографа, метрополитена, атаки капиталом самодержавие, православие, народность! Скорлупа сие, а не идея. Смысл идеи - в широкой привлекательности ее, в общедоступности не национальной, но общечеловеческой, в той магии подражательности или - во всяком случае желании подражательности, которая повсеместно вербует идее союзников. Мы выгодны миру с этой нашей, как вы изволили выразиться, идеей: все более и более теряем былую весомость, орудуем одним нам понятными словесами, когда со всех сторон нас обступает дело - не словеса.