"Сестра налетчика Анджея Штопаньского покончила жизнь самоубийством, утопив вместе с собою двух малолетних братьев. Распущенности нравов следует давать повсеместный и дружный афронт: и на подмостках театров, и в книгах, и на вернисажах, - лишь слаженная и дружная работа по воспитанию юношества может предостеречь тех, кто идет по легкой дорожке; в противном случае - "как веревочке ни виться, быть концу".)
Городовые согнали на сельскую площадь всех крестьян и окружили их тесным, плотным кольцом. Офицер, видимо только-только выбившийся из унтеров, читал рескрипт по слогам:
- "А по-тому, roc-подин гене-рал-губернатор повелел на-ка-зать пор-кой за-чинщиков бес-по-рядков в деревне Шаб-рино". - Он обернулся к помещику и спросил: - Вы, господин Норкин, как пострадавший, указывайте, кого первого.
Помещик Норкин металлическим набалдашником английского стека приподнял козырек белой жокейской кепочки, оглядел выстроенных перед козлами мужиков и спросил:
- Будете еще баловать, дурни? Повинитесь - прощу! Чего молчишь, Пилипченко? Ты самый молодой, в тебе стыд есть - отвечай!
- Так, барин, мы не со злобы... Дали б по-божески хлеба - разве б рука поднялась? Дети с голоду мрут...
- От неблагодарные, - услужливо покрутил головой офицер. - А ну, скидай порты!
- Баб-то уберите, - попросил старик. - Срамно при бабах-то, барин.
- А бунтовать не срамно?! - пропел офицер и скомандовал городовым: Ну-ка, молодого первым!
- Пилипченко, - подсказал помещик.
- Пилипченка берите!
Схватили парня, бросили на козлы, взвизгнул шомпол, окровенил кожу, тонко закричал Пилипченко:
- Да за что ж, барин! Старик сказал:
- Детишек хошь бы увели, грех это им смотреть, ваше благородие...
Офицер длинно сплюнул - унтерство свое не удержал, - ответил, завороженно глядя, как пороли:
- А бунтовать не грех? 4
...В поезде, что следовал от маньчжурских границ к Москве, в купе первого класса сидели Шавецкий и Николаев, поначалу, казалось бы, к событиям, происходившим на Лене, отношения не имевшие. Поскольку все в этом мире связано друг с другом по законам молекулярным, с ц е п л е н н ы м, Николаев и Шавецкий продолжали действие, начатое Дзержинским и Сладкопевцевым, имея иные отправные посылы и конечные точки прибытий, ибо были они промышленниками, причем Шавецкий - учен в Гейдельберге, сам всего достиг, не богат - знающ; Николаев - из сибирских купцов, науками себя не отягощал, любил охоту, женщин, коней и д е л о - это в нем гувернер заложил, Джон Иванович Скотт, американский матрос, подобранный на Дальнем Севере после кораблекрушения, да так и оставшийся при купеческом доме, который любому губернаторскому сто очков форы мог предложить, оттого что д а в а л, а те лишь б р а л и ото всех, кто совал: коли сам не можешь заработать, да и оклад содержания не то чтобы мал, но и не высок, - поневоле возьмешь, если конечно же речь идет о людях умных и знающих, к а к дать и ч т о за это просить.
Просить надобно было подряд на железные дороги и рыбные промысла. Николаев д а л, подряд они после этого получили, но ехали грустные оба, оттого что с такой непролазной тьмой столкнулись, с такой глухоманной провинцией, что только диву оставалось даваться. И по сибирскому купеческому обычаю (если грустно - надобно выпить) пили. Джон Иванович Скотт купил в буфете баранью ногу, шматок розового сала, бочонок липового меда; икру и вялености везли с собой, водку - тоже.
Николаев слушал Шавецкого сонно, прислонясь виском к стеклу окна, а тот разорялся - из разночинцев, экспансивный:
- Ходят по золоту, не хотят нагнуться! Губернатор - хряк, болван болваном, а пуглив, словно серна: всего ведь боится, право слово, всего! Россию гнет экономический кризис, помещик не знает, как управлять мужичьем, думает только о том, как на свое поместье денег получить, фабричный туп, пьян, от мастера зуботычину как собака сносит, а у нас руки в кандалах: чтоб хоть какое дело получить, хоть какой подряд - тысячу столоначальников обойди, каждому презент, каждого неделю жди, а время-то, время летит!
- Тайм из манэй, - согласился Николаев. - Это верно. Согласен, Джон Иванович? Или спорить станешь?
- С тобой, пьяным, нет дискашенс, ты пьяный - идиот, рилли, эн идиот...
- Демократия у нас с гувернером, - вздохнул Николаев и повел глазом на бутылку.
Джон Иванович понял, поднялся, наполнил три рюмки.
- Хорошая у нас демократия, - продолжал Николаев, выпив. - Я, ежели рассержусь, прогоню Джона Ивановича взашей, и он это знает, а потому идиотом меня обзывает только за дело, когда моя дурь и ему опасна.
- Да будет вам, Кирилл, - поморщился компаньон Шавецкий, отпив свою рюмку до половины. - Что вы куражитесь? Я об серьезном, право же.