Читаем Горечь полностью

Горечь

Арсений Иванович Несмелов (Митропольский) — узнал я из перепечатки, полученной от Бориса Можаева, — тоже поэт, на восемь лет старше Леонида, участник Первой мировой, где заслужил награды и был ранен. Познакомились они, видимо, уже во время гражданской войны, когда служили в армии Колчака, когда с боями отступали через степи, тайгу и болота от Ростова до Владивостока, который считался тогда столицей недолговечной Дальневосточной республики.

Был ты голым и был ты нищим,Никогда не берег себя,И о самое жизни днищеКолотила тебя судьба. «Тында-рында» — не трын-трава лиСердца, ведающего, что вотОтгуляли, отгоревали,Отшумел ледяной поход! Позабыли Татарск и Ачинск —Городишки одной межи, —Как от взятия и до сдачиПроползала сквозь сутки жизнь. Их домишкам играть в молчанку:Не расскажут уже они,Как скакал генерала МолчановаМимо них адъютант Леонид.

Эти стихи — куски биографии Леонида. Генерал В.М. Молчанов командовал тогда Ижевской дивизией. (Между прочим, в его воспоминаниях есть такая фраза: «…Приказал везти себя в штаб бригады. Там нашёл в невероятно растрёпанном виде старшего адъютанта по оперативной части — прапорщика Ещина…»)

Как был шумен постой квартирный,Как шумели, смеялись как,Если сводку оперативнуюПолучал командир в стихах… Докатились. Верней — докАпали,Единицами: рота, взвод…И разбилась фаланга КаппеляО бетон крепостных ворот…

Генерал-лейтенант В.О. Каппель командовал в 1919 году колчаковским Восточным фронтом. Может, кто-то помнит: в знаменитом в конце 1930-х годов кинофильме «Чапаев» есть впечатляющие кадры — психическая атака белых офицеров-каппелевцев, которых чапаевцы легко развеяли по полю с помощью пулемётов. Так вот, мой дядя Леонид мог бы принять участие в ней, этой атаке. Однако не принял, потому что, как утверждают военные историки, её никогда не было. Но это так, к слову. А умер Леонид Ещин уже в мирное время, в 1930-м году, когда жил в городе Харбине на положении эмигранта. И хотя, судя по некоторым строчкам стихотворения Несмелова, да и по замечанию генерала Молчанова, могло показаться, что был он порядочным шалопаем, этот шалопай писал пронзительные стихи, лирические, чистые, печальные…

Спасение от смерти — лишь случайностьДля тех, кто населяет эту землю.Словам «геройство» и «необычайность»Я с удивлением и тихой грустью внемлю… …Поэтому писать стихи словамиМне с каждым днём всё кажется нелепей:Ведь я иду от вас, хотя и с вами,К просторам неземных великолепий…

Что же удивляться, если этот человек мог покончить с собой?..

И ещё он писал, в эти же месяцы, незадолго до смерти:

Матерь Божья! Мне тридцать два,Двадцать лет перехожим каликоюЯ живу лишь едва-едва,Не живу, а жизнь свою мыкаю…

А стихотворение-некролог Арсения Несмелова кончается так:

Спи спокойно, кротчайший Лёнька,Чья-то очередь за тобой!Пусть же снится тебе маклёнка,Утро, цепи и легкий бой.

Добавить тут нечего, кроме того, что «маклёнка» — это небольшое полевое орудие.

Впрочем, вот прощальные слова ещё одного «белого» поэта-эмигранта, имя которого Николай Петерец:

Прощай, поэт тех страшных лет,Когда вся жизнь была, как бред.И, встав на лёд, по массе ротЧеканил ямбы пулемёт.Прощай же, друг! Замкнулся круг,Узнал ты смерть, но не испуг:Кто жизнь прошёл и сир, и гол,Тому — Всевышнего Престол.Ты там, в раю, мечту своюВпервые встретишь наяву.С тобою — Бог! И горечь строкТебе могильный мой венок.

Н. Петерец писал и в прозе о своем друге: «Ещин не стал крупным поэтом, но из всей дальневосточной плеяды он имел наибольшие внутренние данные, чтобы стать им. Однако жизнь оказалась сильнее и его незаурядного характера, и глубокого дарования».

Перейти на страницу: