Гордость и предубеждение

«Имелись серьезные возраженья против дамы», — вот что сказал полковник Фицуильям, и возраженья сии, очевидно, сводились к дяде, кой был провинциальным поверенным, и другому дяде, кой торговал в Лондоне.

«Против самой Джейн, — про себя воскликнула Элизабет, — возраженья совершенно невозможны! Она само очарованье и доброта! Ум ее блестящ, натура утонченна, манеры завораживают. И равно не в чем упрекнуть моего отца, кой, хоть и не лишен чудачеств, одарен, чего сам господин Дарси не может презреть, и почтенен, чего господину Дарси никогда не достичь». Когда Элизабет вспомнила о матери, уверенность ее несколько пошатнулась, но она не могла допустить, что возраженья по этой части могли подействовать на г-на Дарси, чья гордость, несомненно, была бы глубже ранена недостачей знатности у родственников друга, нежели недостачей рассудка; в конце концов она пришла к нерушимому выводу, что г-н Дарси был движим отчасти худшей разновидностью гордыни, а отчасти желаньем приберечь г-на Бингли для своей сестры.

Ажитация и слезы, порожденные сими размышленьями, обернулись головною болью, коя к вечеру так обострилась, что в сочетаньи с нежеланием видеть г-на Дарси заставила Элизабет отказаться от сопровожденья г-на Коллинза с дамами в Розингс, куда те направлялись пить чай. Г-жа Коллинз, видя, что Элизабет взаправду нездоровится, не понуждала ее и как могла удерживала от сего мужа, однако г-н Коллинз не смог скрыть дурных предчувствий касательно неудовольствия леди Кэтрин в связи с неявкой его племянницы.

Глава XI

Когда они удалились, Элизабет, словно желая возможно более разжечь гнев на г-на Дарси, занятьем своим избрала чтенье всех писем, кои с ее отъезда в Кент написала ее сестра. Прямых жалоб не содержали они, а равно и воспоминаний о прошлом или же повествований о нынешних муках. Но в целом почти всякой строке недоставало той жизнерадостности, коя прежде пропитывала стиль Джейн и коя, проистекая из безмятежности покойной души и доброты ко всем и каждому, едва ли омрачалась ранее. Ныне Элизабет отмечала всякое упоминанье беспокойства с пристальностью, какой едва ли упоминанья сии удостоились при первом прочтеньи. Постыдное хвастовство г-на Дарси причиненными им горестями понуждали Элизабет острее сопереживать страданьям Джейн. Отчасти утешало ее, что визит г-на Дарси в Розингс завершится послезавтра, а еще более — что не пройдет и двух недель, как она вновь окажется подле сестры и сможет споспешествовать возрожденью духа ее всеми мето́дами, на какие только способна любовь.

Размышляя об отъезде Дарси, Элизабет поневоле вспоминала, что кузен его отбудет вместе с ним; впрочем, полковник Фицуильям ясно дал понять, что ни малейших намерений не питает, и, хоть он и был приятен, переживать из-за него она не собиралась.

Обдумывая сие, она внезапно была напугана дверным колокольчиком, и душа ее слегка воспарила при мысли о том, что сие полковник Фицуильям, кой однажды уже приходил под вечер и ныне, быть может, нарочно явился справиться о ней. Но сия мысль вскоре была изгнана, а душа Элизабет охвачена совершенно иными чувствами, когда, к бесконечному своему изумленью, узрела она, что в комнату входит г-н Дарси. Он поспешно вопросил о ее здоровье, пояснив свой визит желаньем услышать, что ей лучше. Элизабет отвечала холодно и любезно. Он присел, затем вскочил и забегал по комнате. Элизабет удивлялась, однако помалкивала.

Спустя несколько безмолвных минут он в состояньи крайней ажитации приблизился к ней и заговорил следующим манером:

— Вотще я боролся. Так не годится. Я не имею намеренья подавлять свои чувства. Дозвольте сказать, как пылко я восхищаюсь вами и люблю вас.

Никакими словами не выразить потрясенья Элизабет. Она уставилась на Дарси, покраснела, усомнилась и смолчала. Сие он счел достаточным ободреньем, а посему тотчас приступил к живописанью чувств, кои к ней питает и давно питал. Тирада его была выразительна, однако не только о сердечной склонности намеревался он сообщить, и нежность его удостоилась не большего красноречья, нежели гордость. Его размышленья о низшем ее положеньи — о том, что сие для него паденье, — о родовых препонах, кои сужденье его неизменно противопоставляло склонности, были поведаны с жаром, объяснявшимся, по видимости, величьем, каковому он наносил удар, однако с малой вероятностью способствовавшим успеху его миссии.