Гордость и гордыня

– Ах, мой дорогой мистер Беннет, – начала она, едва войдя в комнату. – Мы бесподобно провели вечер. Чудесный бал! Я так жалела, что вас не было с нами. Только вообразите, Джейн снискала всеобщее восхищение! Все говорили, как она прелестна, а мистер Бингли признал ее настоящей красавицей и танцевал с ней два раза. Вы только подумайте, мой друг, он танцевал с ней дважды и только ее одну ангажировал на второй танец. Первой он пригласил мисс Лукас. Пока я смотрела на них, меня взяла такая досада! Однако она его ничуть не очаровала, да и кого она может очаровать? A едва он увидел, как танцует Джейн, то был просто сражен. Осведомился, кто она такая, попросил представить его и тут же пригласил ее на следующий танец. Третий он танцевал в паре с мисс Кинг, а четвертый с Марией Лукас, а пятый снова с Джейн, а буланже…

– Будь у него хоть капля сострадания ко мне, – вскричал ее супруг брюзгливо, – он бы не танцевал так много. Бога ради, не перечисляйте, кого он еще ангажировал. И почему только он не вывихнул лодыжку в первом же танце!

– Ах, мой друг, – продолжала миссис Беннет, – я в полном от него восхищении. И какой красавец! A его сестрицы обворожительны. B жизни я не видела ничего моднее их туалетов. A уж кружевная отделка платья миссис Хэрст…

Тут ей снова пришлось прервать свою речь. Мистер Беннет не желал ничего слышать про дамское тряпье. Посему ей пришлось перейти на другую тему и с величайшим негодованием, а также некоторыми преувеличениями она поведала ему о возмутительной грубости мистера Дарси.

– Но заверяю вас, – заключила она, – Лиззи не много потеряла, не понравившись ему. Пренеприятнейший, отвратительнейший человек, и совершенно незачем быть с ним любезным. Такой заносчивый, такой спесивый, что никакого терпения не хватит! Не настолько красива, чтобы танцевать с ней! Я так сожалею, мой друг, что вас там не было, отделать его хорошенько, как вы умеете. Право, я его не выношу!

Глава 4

Когда Джейн и Элизабет остались наедине, первая, прежде отозвавшаяся о мистере Бингли со сдержанной похвалой, теперь не замедлила признаться сестре, как он ее очаровал.

– Вот таким и должен быть молодой человек, – сказала она. – Рассудительным, добрым, веселым. И я еще никогда не видела столь чудесных манер, сочетающих непринужденность с безупречнейшей благовоспитанностью.

– И в довершение он красив, – прибавила Элизабет. – Каким молодому человеку тоже не мешает быть, если это в его силах. Следовательно, у него нет ни единого изъяна.

– Мне было так лестно, когда он пригласил меня во второй раз. Подобного комплимента я никак не ожидала.

– Неужели? Ну, так я ожидала за тебя. B том-то и главная разница между нами. Тебя комплименты всегда застают врасплох, а меня – никогда. Что могло быть естественнее его второго приглашения? Он же видел, что ты в пять раз красивее всех, из кого он мог там выбирать. Галантность тут ни при чем. Да, он, бесспорно, очень мил, и если он тебе нравится, даю тебе мое позволение. Тебе ведь нравилось немало более глупых кавалеров.

– Лиззи, милочка!

– Ведь тебе по твоей доброте все люди нравятся. Ты ни в ком не видишь недостатков; в твоих глазах все приятны и обходительны. Мне ни разу не доводилось услышать, чтобы ты о ком-нибудь отзывалась дурно.

– Мне не нравится торопиться с осуждением кого бы то ни было, но я всегда говорю то, что думаю.

– Знаю, знаю. B этом-то и чудо. C твоим здравым смыслом не замечать чужой глупости и вздорности! Притязания на прямодушие – вещь самая обычная, с ними сталкиваешься на каждом шагу. Но быть прямодушной без притворства или задней мысли, видеть во всех только лучшее и кое-что добавлять от себя, а о дурном не упоминать – это только твое свойство. Его сестры ведь тебе тоже понравились, не так ли? А их манеры далеко уступают его манерам.

– O, на первый взгляд, пожалуй. Но, побеседовав с ними, видишь, что они обе очень приятные особы. Мисс Бингли будет жить у брата, вести дом, и я очень ошибаюсь, если в ней мы не обретем очаровательную соседку.

Элизабет ничего не ответила, но заверения сестры ее не убедили. На ассамблее миссис Хэрст и мисс Бингли, судя по тому, как они держались, вовсе не искали доброго расположения своих новых знакомых. Элизабет, более наблюдательная и менее доверчивая, чем ее сестра, и чье суждение не было подсказано их любезностью, не заметила в них никаких достоинств. Собственно говоря, обе были светскими особами до кончиков ногтей; приятными, если им ничто не досаждало, обходительными, когда считали нужным, но заносчивыми и самодовольными. Они не были обделены красотой, воспитывались в одном из лучших столичных пансионов, обладали состоянием в двадцать тысяч фунтов каждая, имели привычку тратить больше, чем того требовало благоразумие, вращались в самом избранном обществе, а потому во всех отношениях имели право себя ставить очень высоко, а других – очень низко.