Гордость и гордыня

– Нет, она домой торопилась. Думается мне, присмотреть за булочками с изюмом. Я-то, мистер Бингли, всегда держу слуг, которые со своим делом справляются без надзора. Мои-то дочки совсем не так воспитаны. Ну да каждому свое, а дочки Лукасов очень даже милые барышни, уж поверьте мне. Жаль только, что с лица неказисты. Не то чтобы я считала Шарлотту такой уж некрасивой, так ведь она нам почти как родная.

– Она кажется очень приятной барышней, – заметил Бингли.

– Так-то так, но согласитесь, она совсем дурнушка. Сама леди Лукас часто так говорит и завидует мне, что Джейн такая красавица. Натурально, мне не по душе расхваливать собственное дитя, но, право, Джейн… красивее ее не скоро сыщешь. Все так говорят. На свое материнское суждение я не полагаюсь. Ей еще шестнадцати не было, как один джентльмен в столице, в доме моего брата, Гардинера, до того в нее влюбился, что моя невестка уже думала, он сделает предложение, прежде чем мы уедем домой. Да только он предложения не сделал. Может, подумал, что она еще слишком молода. А вот стишки он ей написал, и такие миленькие!

– На чем его нежность и истощилась, – нетерпеливо сказала Элизабет. – Полагаю, не одну нежную страсть ждал подобный конец. Хотела бы я знать, кто первый открыл, что нет ничего лучше поэзии, чтобы прогнать любовь.

– Мне всегда казалось, что поэзия – это пища любви, – сказал Дарси.

– Подлинной, прочной, прекрасной любви – быть может. Все питательно для того, что уже сильно. Но если речь идет о хилом, слабом увлечении, я убеждена, что один звучный сонет тотчас уморит его голодом.

Дарси только улыбнулся, и в наступившем молчании Элизабет с трепетом ждала, что ее маменька вновь выставит себя на посмешище. Она охотно заговорила бы, но не находила о чем, и молчание прервала миссис Беннет, вновь принявшаяся благодарить мистера Бингли за его доброту к Джейн и рассыпаться в извинениях, что обременила его еще и Лиззи. Ответы мистера Бингли были неподдельно любезными и принудили мисс Бингли быть не менее любезной и сказать все то, чего требовал случай. Правда, она выполнила свой долг вежливости весьма сухо, но миссис Беннет была вполне удовлетворена и вскоре попросила, чтобы подали ее карету. По этому сигналу самая младшая из ее дочерей подошла к мистеру Бингли. Все время визита она перешептывалась с сестрой, и вот теперь на ее долю выпало напомнить мистеру Бингли, что он, едва переехав, обещал дать бал в Недерфилде.

Лидия, рослая, крепкая пятнадцатилетняя девочка, с прекрасным цветом лица и веселым выражением, была фавориткой матери, которая начала вывозить свою любимицу очень рано. Ее отличали задорность и природная вера в свою важность, превратившаяся в самоуверенность благодаря ухаживаниям офицеров, которых очень располагали к ней и отличные обеды ее дяди, и ее собственные свободные манеры. A потому она без малейшего стеснения заговорила с мистером Бингли о бале, бесцеремонно напомнила ему о данном обещании и добавила, что если он его не сдержит, это будет самым противным поступком на свете. Его ответ на это внезапное нападение прозвучал для ушей ее матери как сладкая музыка.

– Уверяю вас, я твердо намерен сдержать свое обещание, и, когда ваша сестрица выздоровеет, вы, если вам угодно, сами назовете день бала. Но вы ведь не хотите танцевать, пока она хворает?

Лидия изъявила свое полное удовлетворение.

– Да-да, будет куда лучше подождать, пока Джейн не выздоровеет. И к тому времени капитан Картер, уж конечно, вернется в Меритон. A когда вы дадите свой бал, уж я настою, чтобы и они устроили бал. Скажу полковнику Фостеру, что он будет самым противным на свете, если не даст согласия.

Затем миссис Беннет и две ее дочки отбыли, а Элизабет тотчас вернулась к Джейн, предоставив свое поведение и поведение ее матери и Лидии насмешкам мисс Бингли, миссис Хэрст и мистера Дарси. Впрочем, последнего так и не удалось заставить посмеяться над ней самой, как мисс Бингли ни прохаживалась насчет прекрасных глаз.

Глава 10

День прошел примерно так же, как и предыдущий. Миссис Хэрст и мисс Бингли провели несколько утренних часов с больной, которой, хотя и медленно, но становилось лучше, и вечером Элизабет присоединилась к обществу в гостиной. Однако карточный стол не был разложен. Мистер Дарси писал письмо, и мисс Бингли сидела рядом, наблюдая, как оно продвигается, все время отвлекая пишущего просьбами передать от нее его сестре то-то и то-то. Мистер Хэрст и мистер Бингли играли в пикет, а миссис Хэрст смотрела, как они играют.

Элизабет взяла шитье и развлекалась тем, что следила за Дарси и мисс Бингли. Ее несмолкаемые похвалы то его почерку, то ровности строк, выходящих из-под его пера, то длине его письма и глубочайшее равнодушие, какое они встречали, слагались в забавный диалог, совершенно отвечавший мнению Элизабет и о ней, и о нем.

– Как обрадуется мисс Дарси, получив такое письмо!

Он ничего не ответил.

– Вы пишете с такой необыкновенной быстротой.

– Вы ошибаетесь. Я пишу довольно медленно.