Горчаков

Он поздравил меня и мое правительство лично от своего лица и от лица императора с этим проявлением власти, которая доказывала, насколько мы были верны нашему слову. Князь намекнул на нашу беседу в Петергофе и с самой большой искренностью сказал мне, что я должен был понять ту вспыльчивость, в которой он находился под впечатлением от полученного известия»[156].

Уверив все европейские дворы, что действия Гарибальди не подтверждались никакой санкцией правительства, и тем самым стабилизировав обстановку, Кавур в то же время заявил, что дело, начатое революцией, должно быть завершено законной властью.

14 марта 1861 года Виктор Эммануил был провозглашен королем Италии. О том, каким был этот человек и как складывались его взаимоотношения с Кавуром, свидетельствует современник: «Обстоятельства и особенно гений премьер-министра <Кавура> возвысили его до положения, которое он занимает в данный момент в Италии и в Европе. Если когда-либо его имя попадет в историю, его единственная заслуга, его странное величие будет состоять в том, что он «позволил Италии сделать себя». Было бы несправедливо, однако, представлять его ничтожным монархом. Он обладает той великой проницательностью, которая присуща итальянской расе, он не лишен природного ума… он ленив и малообразован; заниматься общественными делами, председательствовать в совете, принимать решения для него слишком мучительно. Так что граф Кавур очень часто, когда возможно, его щадит, освобождая от такого рода занятий. Король чувствует превосходство своего премьер-министра, он ему этого никогда не простит: он его терпит, ненавидя в глубине души. Как все посредственные люди, он завистлив и подозрителен»[157].

Своей неутомимой деятельностью Кавур, по сути дела, на блюдечке преподнес итальянский престол монарху, хотя вряд ли у нас есть основания приписывать премьер-министру альтруистические чувства. Он был честолюбивым прагматиком, не лишенным некоторых черт макиавеллизма. Однако вся его жизнь была беспрерывным служением своей стране.

Личное счастье Кавур отождествлял с достижением государственных целей. Он никогда не был женат: скупые строчки его прижизненных биографий свидетельствуют об этом. Сделав все, что мог, «объединитель Италии сверху» умер в тот момент, когда начался процесс международного признания единого итальянского государства.

После смерти Кавура резкая критика, которой он подвергался в течение всей политической жизни, вдруг приумолкла. К соблюдению принятых в таких случаях приличий примешивалось возникшее в политических кругах замешательство, поскольку стал очевидным тот факт, что именно политическое искусство Кавура позволяло поддерживать баланс между различными влиятельными силами и создавать реальные условия для достижения главной цели его народа — национального объединения. Он выполнил эту историческую задачу в условиях, когда личные и государственные амбиции, революционный романтизм, традиционный консерватизм и многие другие «взрывоопасные» компоненты препятствовали прогрессу и порождали общеевропейскую нестабильность. «Может быть, даже и кончина его есть счастливейшее событие в его жизни, — писал о Кавуре известный русский публицист М. П. Погодин, — может быть, он умер в лучшую минуту, за коей следовал упадок сил и ослабление способностей, истощение; может быть, его задача кончилась, и дело требует других рук, новых сил и иных приемов»[158]. Вряд ли Погодин прав: на тот момент Италия более чем когда бы то ни было нуждалась в Кавуре. Несмотря на то что к моменту смерти Кавура Итальянское королевство стало реальностью, многие проблемы были еще не решены. На повестке дня стояли правовое оформление нового государства, создание его экономики, формирование управленческого аппарата, обеспечение общественного спокойствия, налаживание международных связей… Для решения этих задач требовались люди масштаба покойного премьер-министра.

Его смерть лишила страну сильнейшей опоры. Оттого и проистекала растерянность, охватившая не только сторонников Кавура, но и многих его политических противников.

Впоследствии враги Кавура, стремясь присвоить себе заслуги в деле объединения Италии, принизили историческую роль этого человека. К очернению Кавура, правда, уже после его смерти, приложили руку и русские революционные демократы. Люди его склада, отвергающие методы революционного переустройства общества, их не устраивали, были им не по душе. Добролюбов в своих статьях «Из Турина» и «Жизнь и смерть графа Камилло ди Кавура» подверг объединителя Италии язвительно-иронической критике. Статьи эти, по сути дела, были направлены против либерализма, прежде всего русского, идеи которого все более и более завладевали умами русской разночинной среды. Сам Кавур не имел возможности сказать что-либо в свое оправдание, подвести политические итоги своего служения. За него это сделали другие, стяжав себе победные лавры. Преуспел в этом деле и Гарибальди, выставив несправедливые оценки своему политическому союзнику и оппоненту…