Горчаков. Юнкер

– Значит, и будет по уставу. И взводный по-положенному спрашивать будет, а не по-человечески. И ротный, и свои господа юнкера. И на все три года – до самого выпуска – никто тебе тут руки не подаст. А если в полку потом узнают, что к ним красный распределился, – тоже хорошего не будет.

– Красный? – переспросил я.

– Так называют юнкеров, которые решили жить по уставу, – ответил здоровяк. – Я за все годы только одного такого знал. Вроде и правильный офицер был, а человек – сволочь. Как выпустился, принялся в полку солдат гонять.

– А дальше?

– А дальше всякое рассказывали. Уж не знаю, что именно у него там вышло, а через полгода господин подпоручик со службы ушел. Насовсем.

Вот такие дела. Хрен оказался ничуть не слаще редьки – скорее, наоборот. Не то чтобы меня так уж радовала перспектива на ближайшие два месяца превратиться в бесправного сугубого «зверя», чуть ли не раба «дядьки»… но жизнь по уставу неприятностей сулила куда больше. Похоже, «красный» юнкер в каком-то смысле совершал форменное социальное самоубийство, разом превращаясь в изгоя не только на три года училища, но и на всю оставшуюся армейскую жизнь.

Так себе расклад.

– Хорошо… – проговорил я. – А тебе-то самому оно зачем?

– Мне – незачем. – Здоровяк басовито рассмеялся. – Оно тебе надо, молодой. Если хочешь по уставу жить – дело твое. Или можешь к другому дядьке попроситься. После того, как ты с Богданом его сиятельство князя Куракина отлупил, тебе из наших никто не откажет.

Вот тебе и раз. Еще один князь нарисовался – и с тем я уже успел поцапаться в первый же день. Так и до дуэли недалеко.

– Так что если решишь песни петь или ерундой всякой маяться – милости прошу, – проговорил здоровяк. – А я тебя настоящему делу научить могу. Такому, что на занятиях и не покажут другой раз… В общем, сам решай. Уговаривать не буду.

И спрашивать второй раз – как Подольский Артема, – видимо, тоже.

С одной стороны, не очень-то хотелось по своей воле вписываться в этот самый пехотный цук. Но с другой… Нет, других сторон было определенно больше. Вряд ли Багратион хотел бы, чтобы «его человек» во Владимирском училище превратился в «красного» изгоя. И еще меньше этого хотел я сам. Да и потенциальный покровитель вовсе не выглядел тем, кто станет без повода измываться над сугубцем.

Ну что, Горчаков… доверимся чуйке?

– Понял тебя, – проговорил я. – Так как тебя хоть звать-то… дядька?

– Иваном Сечиным. – Здоровяк едва заметно улыбнулся. – Если лично. А в обществе благородных офицеров – господин подпоручик.

Я на всякий случай огляделся по сторонам. Суета в дортуаре улеглась, и все стихло. Похоже, ночной сон – равно как и подготовка к нему – здесь считался чем-то чуть ли не священным. До отбоя оставался примерно час, но всякий цук уже прекратился. Юнкера – и сугубцы, и «благородные обер-офицеры» – занимались каждый своими делами. Примерно половина читали книги, кто-то возился с одеждой. Молча – только Подольский едва слышно отчитывал Богдана, задремавшего на незастеленной койке.

Воспитание сугубца уже началось.

– Так точно, господин подпоручик, – произнес я. – Какие будут… пожелания?

Произнести слово «приказ» я себя так и не заставил.

– Пожелание у меня только одно. – Иван махнул рукой. – Ложитесь спать, молодой. Подъем завтра в шесть утра.

Против такой воли «дядьки» я, разумеется, ничего не имел.

* * *

– Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?

– Черные черепа? Они… они страшные.

– Может быть. Это особый знак. Его использовали…

– Давно? Еще до войны?

– Юнкер-р-ра! Подъе-е-е-ем!

Рев дежурного офицера – не ротного, кого-то рангом пониже – мгновенно прогнал сон. Тот самый, который я видел уже много раз. Ставший привычным и уже не приносившим поганые ощущения – вроде слипшихся глаз, мокрого лба и чугунной головы… Почти. Я бы, пожалуй, предпочел подремать еще полчаса или час – конечно же, если бы у меня кто-то спрашивал.

– Поднимайся! – Надо мной нависло усатое лицо Ивана. – На ходу проснешься. Надо скорее умыться успеть, пока не набежали. Отстанешь – засмеют.

Похоже, обучение «молодого» начиналось с самой побудки. И мой «дядька» без всякого стеснения показывал все на собственном примере. Откинул одеяло по диагонали и принялся натягивать форменные брюки. На этом, впрочем, и ограничился – видимо, поход к умывальникам ничего больше не требовал. Я с точностью повторил действия Ивана, стараясь не отставать, – и зашагал за ним следом.

И сразу понял, что он хотел сказать загадочным «пока не набежали». Не все юнкера оказались расторопными – примерно половина еще ворочалась в кроватях, пытаясь выгнать себя из-под уютных одеял. Но и оставшихся вполне хватало чуть ли не целиком забить ванные комнаты – к каждому умывальнику уже выстроилась очередь.