Горбун

– Черт возьми! Что вы себе позволяете? – гневно закричал тот.

Но голоса наемников его заглушили.

– Говори, Кокардас! Говори! Говори!

Долго упрашивать его не пришлось.

– Прежде всего, – сказал он, – мои товарищи, равно как и я, знают, что этот ночной гость, (именно он сегодня будет подставлен под наши шпаги), носит титул не ниже принца.

– Допустим, принца, что из этого? – Пейроль подернул плечами.

Кокардас продолжал:

– А если точнее, – он никто иной, как принц Филипп Лотарингский, герцог де Невер.

– Я вижу, вы осведомлены лучше меня! – криво усмехнулся Пейроль.

– Но это не все. Есть еще одно обстоятельство, и о нем мои благородные приятели должно быть ничего не знают. Аврора де Келюс – не любовница мсьё де Невера.

– О – о! – не сдержал удивленного восклицания фактотум.

– Она его жена, – убежденно завершил гасконец.

Пейроль, побледнев, пробормотал:

– Но ты-то сам, откуда это узнал?

– Знаю, уж точно. А откуда, – для вас не имеет значения. Сейчас я вам продемонстрирую, что мне известно кое-что еще. Четыре года тому назад в часовне Келюсов втайне был освящен их брак, и, если я верно понял, лично вы и ваш благородный мэтр… – здесь Кокардас сделал короткую паузу, во время которой с нарочитой почтительностью снял шляпу, – вы были свидетелями при венчании, господин де Пейроль.

Пейроль, не возражая, лишь мрачно спросил:

– К чему вся эта болтовня?

– Чтобы узнать, – ответил гасконец, – имя блистательного синьора, на которого мы сегодня будем работать.

– Невер женился на дочери маркиза вопреки воле отца, – сказал Пейроль. – Маркиз де Келюс намерен отомстить. Что может быть проще?

– Действительно, ничего, если бы… если бы почтенный Засов знал о браке своей дочери. Но вы ведь тогда действовали с виртуозной осторожностью. Не так ли? Маркиз де Келюс так до сих пор ничего и не узнал. Подумать только, как бы обрадовался старый прощелыга, если бы проведал о том, что его дочь стала супругой одного из самых богатых людей Франции?

– Короче! – перебил Пейроль.

– Короче, мы работаем не на Келюса.

– Как пить дать, не на него, – подтвердил Паспуаль.

– Ясно, как день! – загремели голоса.

– На кого же, по-вашему?

– На кого? Ага, вот те на-а. «На кого?» Вам известна история о трех Филиппах? Нет? Ну я в двух словах. Три синьора из прекрасных семей: один – Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, ваш патрон господин Пейроль, разоренное высочество, готовое продать по сходной цене себя хоть самому дьяволу; второй – Филипп де Невер, которого мы поджидаем; и, наконец, третий – Филипп французский герцог де Шартр. Все трое молоды, блистательны и прекрасны, даю слово. И ко всему прочему, связаны такой искренней братской дружбой, которую в наши дни вряд ли где сыщешь. Однако оставим в стороне Филиппа французского и займемся двумя другими: Невером и Гонзаго. Их можно сравнить разве что с древними Пифеем и Дамоном.

– И что же, черт возьми, – повысил голос Пейроль. – Вы хотите обвинить Дамона в том, что он желал смерти Пифия?

– Настоящего Дамона, отнюдь. К тому же за историческим Пифием не стояло наследство в сто тысяч экю.

– Того самого, которое стоит за Пифием наших дней, – пояснил Паспуаль, – и владельцем которого может сделаться сегодняшний Дамон.

– Улавливаете разницу, господин де Пейроль? – продолжал Кокардас. – Могу еще прибавить, что древний Пифий не имел такой прекрасной любовницы как Аврора де Келюс и, что истинный Дамон не был влюблен в красавицу, или точнее сказать в ее приданое.

– Именно так, – вторично поддакнул своему мэтру брат Паспуаль.

Кокардас наполнил свой бокал.

– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!

– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.

– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?

– Бред и грязная клевета!

– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.

– Ты прав, гасконец!

– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.

– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.

Кокардас его прервал.

– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!

Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:

– Кокардас…

– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.

Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.

– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.

– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.

– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ: