Горбун

Теперь, когда мы оживлённо заговорили и чувство неловкости бесследно исчезло, Мартин уже не казался мне таким бесцветным и язвительным. К тому же я почувствовала, что снискала его расположение и даже нравлюсь ему, а какую же девушку оставляет равнодушной такое отношение к себе. Мы много разговаривали, ещё больше смеялись, а горбун чаще помалкивал и внимательно прислушивался к нашей беседе. Мне бы очень хотелось, чтобы он не сидел особняком, но на мои неловкие попытки втянуть его в разговор он отвечал вежливо и кратко, тем самым показывая своё нежелание приобщаться к активной беседе.

Надеюсь, в своих рассказах о жизни в Москве я проявила достаточную бодрость и жизнерадостность и сглаживала трудности, о которые поневоле спотыкаешься, когда говоришь о нашем быте. А когда речь пошла о гуманитарной помощи, которая, к большому и неиссякаемому удивлению Мартина, бесследно исчезает, не доходя до нуждающихся, я забыла о намерении каким-то образом показать, что я не нуждающаяся и не жду её, так как вспомнила о пресловутом русском гостеприимстве, которое в полной мере в наше время можно позволить себе только за границей, и запоздало предложила гостям чаю.

— Типично русский напиток, — удовлетворённо заметил Мартин. — Я люблю чай и редко пью кофе.

— Типично русский напиток, — согласилась я. — Только какой: грузинский, азербайджанский, индийский или цейлонский?

Горбун улыбнулся, а Мартин упорно твердил, что он всегда любил пить чай, потому что это русский обычай.

Мне всё-таки показалось, что он делал над собой усилие, прививая себе любовь к чаю, и эта привитая любовь до конца не вытеснила врождённую любовь к кофе. Сама я сейчас с удовольствием выпила бы кофе, так как этот напиток в Дании сильно отличается от того, какой можно сделать из нынешнего советского кофе, потому, возможно, что, как говорят, у нас продают самые низкие сорта. Дома я не могу пить кофе каждое утро, у меня от него всегда остаётся неприятное ощущение в горле, а здесь я готова пить его целыми днями, а гостям его не предложила не от обострения природной жадности, а потому, что было уже поздно и я боялась не уснуть ночью.

— В таком случае, я сейчас приготовлю чай, — сказала я, вставая.

Горбун взглянул на часы и выразительно посмотрел на друга.

— Вы приготовите его нам в следующий раз, — возразил Мартин. — Уже поздно, и мы, пожалуй, пойдём. Ирину я уже, как видно, не дождусь… — Он помрачнел и с ожесточением закончил. — И слава Богу.

Он встал и направился к двери. Горбун тоже поднялся, и я невольно шагнула в сторону, освобождая ему проход, потому что он, хотя и не был толст, но всё-таки оказался слишком громоздок для того пространства, которого хватало щуплому Мартину. Я ещё удивилась тогда, что ноги у него соответствуют мощному торсу, а у горбунов, о которых я читала, если только их уродство не было результатом несчастного случая, кроме искривления позвоночника всегда присутствовал ещё какой-то изъян типа слабых и коротких ног или слишком большой головы. Правда, Дружинин прихрамывал, и это компенсировало неестественную для подобных ему людей пропорциональность фигуры.

— Я обязательно загляну к вам ещё раз, — сказал датчанин, глядя мне прямо в глаза. — Вы разрешите?

Не могла же я отказаться. Да мне и не хотелось отказываться, потому что неприятного осадка от этого посещения не осталось, а принимать гостей я всегда любила.

— Буду очень рада.

— Вот, передайте Ирине ключ, — попросил датчанин. — Я обещал вернуть.

Ключ я положила на тумбочку.

Мартин протянул мне на прощание руку и задержал мою ладонь в своей. Моя улыбка потеряла естественность, так как я не люблю рукопожатий вообще, а тем более долгих рукопожатий. Чувствуешь, как сотрясается твоя безвольная рука, и не чаешь, как освободиться. Не знаю, может, приятнее самой трясти чью-нибудь руку, мне почему-то не приходило в голову это проверить.

Датчанин, наконец, отпустил мои затёкшие пальцы, я повернулась к горбуну, чтобы попрощаться, и с ужасом ждала, что он тоже вцепится в мою руку и, не приведи Господь, пожмёт её своей пусть и не очень огромной, но всё же лапищей. Однако Леонид Николаевич лишь вежливо улыбнулся.

— Был очень рад с вами познакомиться, — только и сказал он, слегка наклонив темноволосую с едва заметной проседью голову, что должно было означать его прощальный поклон.

Меня стало терзать подозрение, что горбун обиделся на недостаток внимания к его особе, и я предложила как можно сердечнее:

— Надеюсь, вы тоже зайдёте, Леонид Николаевич.

Горбун вновь наклонил голову и вышел на улицу. Мартин улыбнулся, развёл руками, давая понять, что таков уж у его друга характер, и шагнул за порог. Вскоре раздались урчание мотора и шум отъезжающей машины. Только тут я вспомнила, что Мартин забыл забрать свои вещи, за которыми специально проехал и которые уложил в чемодан. А может, он специально оставил их, чтобы иметь предлог приехать.