Странно, что неприязнь, которую горбун питал к моей подруге за погубленную жизнь Мартина, никак не отразилась ни в его взгляде, ни в голосе. Наоборот, казалось, он был преисполнен сочувствия к ней, словно к верной жене, потерявшей любимого мужа. Да, Ларс был прав: притворяться горбун умел мастерски.
— Он совершенно раздут, — проговорил датчанин, морщась от подкатывающей к горлу тошноты и мотая головой.
— Прекратите, Ларс! — одёрнул его Дружинин.
— Он весь коричнево-зелёный, — как невменяемый, твердил Ларс. — А мух там, словно на навозной куче.
Горбун глядел на датчанина бешеными глазами, а на того вдруг напал нервный смех, и он никак не мог остановиться, хохоча всё громче и громче.
Я наблюдала истерику только один раз, когда моей бывшей сотруднице принесли изменения к уже выполненной работе, но это был совсем другой смех и совсем по другому поводу, а сейчас здоровый мужчина безудержно хохотал над телом убитого друга, и это было настолько страшно, что выдержать я не могла.
— Остановите его, прошу вас! — взмолилась я.
Горбун рассеянно взглянул на меня и, как слепой, шагнул к Ларсу. Звук пощёчины прозвучал неестественно громко, как в индийском кино, а писатель отлетел шагов на семь и вломился в кусты смородины, сразу перестав смеяться. Мгновение оба смотрели друг на друга ненавидящими глазами, но тотчас же выражение лиц изменилось.
— Поосторожнее, Леонид, — пробормотал датчанин в смущении.
— Извините, не рассчитал, — ответил Дружинин, отворачиваясь. — У вас была истерика.
Поступок горбуна испугал меня. Я знала, что истерику часто останавливают пощёчиной, но в свой жестокий удар он вложил слишком много чувства и в эту минуту казался мне отвратительным чудовищем, уродливым как телом, так и душой. Настал момент, когда сдержанность, вежливость, хорошее воспитание слетели с него, приоткрыв его истинное весьма страшное лицо.
Я отвела от него глаза и посмотрела на Иру. Она заливалась слезами и, кажется, не заметила расправы над своим любимым. Ларс многозначительно и скорбно взглянул на меня, опустился перед Ирой на колени и принялся её утешать, нашёптывая что-то на ухо.
Горбун сумрачно проследил за ними и обратился ко мне.
— Жанна…
Я непроизвольно отпрянула, не сумев скрыть своего ужаса, чем, кажется, привела его в замешательство. Не меньше минуты мы смотрели друг на друга, а потом он шагнул ко мне.
— Не приближайтесь! — вскрикнула я, отступая.
Наверное, я вела себя не слишком умно и, будь у меня хоть частица разума, я бы поняла, что, даже если горбун обладал всеми человеческими пороками, он не смог бы причинить мне никакого вреда при двух свидетелях, но очень уж внезапно раскрыл мне Ларс глаза на этого человека, а поступок горбуна дополнил впечатление.
— Что с вами?! — почти сердито спросил он. — Неужели и вас придётся успокаивать?
— Таким же зверским способом? — вырвалось у меня.
Горбун замер.
— Жанна, простите, я не сдержался, — принялся оправдываться он. — Мартин был мне очень близким другом, и я перестал владеть собой.
Он был мне страшен и отвратителен, и стена, в которую я упёрлась, испытала на себе напор моего тела, когда он стал приближаться.
— Не подходите ко мне! — ещё раз, но гораздо более резко, повторила я. — Я не хочу оказаться ни в больнице, ни на кладбище!
— Успокойтесь, я никогда не бью женщин, — хмуро сказал горбун. — Прошу вас, будьте немного добрее.
В эту минуту он с большим успехом мог бы упрашивать камень.
— Вы хотели позвонить в полицию, — холодно напомнила я.
Он промолчал и вошёл в дом, а я посмотрела на Иру и Ларса, которые продолжали утешать друг друга и не обращали внимания на окружающих. Это тоже было очень странно, нереально, тревожно и вызывало желание оказаться одной или с кем-то очень близким. Я вошла в прихожую, остановилась у двери и слушала, как Дружинин по-датски объяснялся с полицией.
— Сейчас приедут, — сказал он, опуская трубку.
— Не надо позвать Нонну? — спросила я, движимая желанием не столько сообщить ей о страшной находке, сколько чувствовать рядом доброго и надёжного друга.
— Можно, — согласился он, но сам звонить не стал, предоставляя это дело мне.
— Я не помню номер её телефона, — сказала я.
Горбун без запинки назвал номер и отошёл, считая, по-видимому, что я всё ещё опасаюсь кулачной расправы, хотя с меня уже слетела настороженность.
— Нонна, здравствуй. Это я, Жанна, — заговорила я, не зная, как ей сообщить о случившемся поделикатнее. — Поскорее приезжай.
— Ларс, конечно, с вами? — с неприятным смешком осведомилась она.
— Да, здесь.
— И провёл с вами весь день? А зачем вам понадобилась я? Неужели стало скучно?
Терпеть не могу выражение "инициатива наказуема", но она, действительно, наказуема и проявлять её лишний раз не следует. Присутствие здесь Нонны было совсем необязательно, однако мне потребовалось её вызвать и, в итоге, я должна выслушивать пренеприятнейшие вещи.
— Нонн, у нас очень плохие новости, — пояснила я, но не стала говорить, что это за новости.
— Что там у вас? — насторожилась она, по-моему, заподозрив несчастье с неверным и ненаглядным Ларсом.