Горбатая гора

Эннис рассказал, что подбивал клинья к одной дамочке — официантке на полставки из бара «Волчьи уши» в Сигнале, где он сейчас работал на скотном дворе у Стаутамайра, но из этого вряд ли что выйдет, и у нее есть заморочки, которых ему не надо. Джек сказал, что у него в Чилдрессе было кое-чего с женой владельца ранчо дальше по дороге и последние несколько месяцев он ходит перебежками и боится, что его пристрелит или Лурин, или тот муж, одно из двух. Эннис посмеялся и сказал, что, наверно, поделом ему. Джек сказал, что у него все здорово, но иногда ему жутко не хватает Энниса, вот почему он и ухлестывает за девчонками. В темноте, за освещенным костром кругом, заржали лошади. Эннис одной рукой обнял Джека, притянул его поближе, сказал, что видится с дочками примерно раз в месяц; Альма-младшая — застенчивая семнадцатилетняя девушка, долговязая, как он, а Франсин — маленькая егоза. Джек сунул свою замерзшую руку между ног Энниса, сказал, что тревожится за сына, у которого, можно не сомневаться, дислексия или что-то вроде того — ничего с первого раза не понимает, пятнадцать лет, а едва читать умеет, ясно как божий день, а эта дура Лурин ничего не видит и притворяется, что с ребенком все в порядке, ни в какую, зараза, не хочет обращаться за помощью. И черт знает, что с этим делать. Деньги были у Лурин, и она заказывала музыку.

— Мне всегда хотелось сына, — сказал Эннис, расстегивая пуговицы, — а получились только девочки.

— Я вообще не хотел детей, — сказал Джек. — Но все у меня, блин, через жопу. Вечно ничего не выходит как надо. — Не вставая, он подкинул в огонь веток, взлетели искры, унося с собой их правды и неправды; несколько горячих искорок — не в первый раз — приземлились к ним на руки и лица, и они откинулись на землю. Одно не менялось никогда: искрящееся возбуждение их нечастых встреч всегда омрачалось чувством улетающего времени. Никогда не хватало времени, никогда.

Через день или два на стоянке у начала тропы: лошади уже в прицепе, Эннис собрался назад в Сигнал, а Джек в Лайтнинг-Флэт, проведать своего старика. Эннис заглянул к Джеку в окно и сказал, что забросил все дела на целую неделю, так что вряд ли теперь сможет выбраться раньше ноября, когда они уже загонят скот, но еще не начнется зимний откорм.

— Ноябрь! А что, черт подери, случилось с августом? Слушай, мы ж говорили — август, девять-десять дней. Господи, Эннис! Что ж ты раньше не сказал? У тебя, ***, была целая неделя, чтоб сказать хоть словечко. И почему это мы вечно встречаемся в такую жуткую холодину? Нам надо кое-что сделать. Нам надо на юг съездить. Нам надо как-нибудь съездить в Мексику.

— В Мексику? Джек, ты меня знаешь. У меня самая дальняя поездка в жизни — вокруг кофейника, где там у него ручка? И весь август я на заготовке сена, вот что случилось с августом. Веселей, Джек! Поохотимся в ноябре, подстрелим хорошего оленя. Попробую, если получится, снова выпрошу хижину у Дона Роу. В том году мы здорово провели время.

— Знаешь, приятель, это, мать твою, не нормальный расклад, а дрянь какая-то. Раньше ты запросто уезжал. А сейчас с тобой увидеться как с папой римским.

— Джек, у меня работа. Тогда, раньше, я просто бросал. У тебя жена при деньгах, должность хорошая. Ты забыл, каково это — все время сидеть без гроша. Ты когда-нибудь про алименты слышал? Я их много лет плачу, и еще больше осталось. Скажу тебе, я не могу с этой работы уйти. И отпуск взять не могу. И этот раз было трудно — некоторые эти поздние телки еще не отелившись. Тут так просто не оставишь. Нельзя. Стаутамайр — страшный скандалист, и он такой скандал закатил, что я взял эту неделю. Я его не виню. Он там, наверно, ни одной ночи не спавши, как я уехал. Пришлось август взамен отдать. У тебя что, есть идеи получше?

— Была одна. — Голос звучал горечью и упреком.

Эннис ничего не сказал, медленно выпрямился, потер лоб; лошадь в прицепе ударила копытом. Он подошел к своей машине, положил руку на прицеп, сказал что-то, что слышали только лошади, повернулся и пошел назад, замедляя шаг.

— Ты был в Мексике, Джек? — Мексика была Местом. Он слыхал, зачем туда ездят. Сейчас он сжигал мосты и вторгался в запретную зону.

— Да, черт возьми, был. В чем, *** твою, проблема? — Столько лет ждал, и вот оно прорвалось, запоздало и неожиданно.

— Скажу тебе только один раз, и я не шучу. Если мне только доведется узнать, — сказал Эннис, — про все эти твои делишки, про которые я не знаю, ты покойник, Джек.