Читаем Гораций полностью

Заране милость их неверьем отвергая.

Камилла

Помимо нас, увы, решают небеса,

И наши жалкие бессильны голоса.

Юлия

Вас боги ввергли в страх, но сжалятся над вами.

Прощайте, я пойду за новыми вестями.

Не лейте слез. Когда я вас увижу вновь,

Наверно, принесу и радость и любовь,

И весь остаток дня пройдет под знаком мира,

В приготовлениях для свадебного пира.

Сабина

Надежду я храню.

Камилла

Во мне она мертва.

Юлия

Сама признаешь ты, что я была права.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сабина, Камилла

Сабина

И от меня, сестра, прими упрек нестрогий:

Не слишком ли теперь ты поддалась тревоге?

А если бы твоей была судьба моя

И ты терзалась бы, как нынче мучусь я?

А если б ты ждала, над самой бездной стоя,

Таких же бед, как я, от рокового боя?

Камилла

Должна бы ты сама о них судить трезвей:

Чужая боль не то, что боль души своей.

В назначенное мне по вышнему веленью

Вглядись - и твой удел предстанет легкой тенью.

Лишь участь милого должна тебя смущать:

Не можем братьев мы к супругу приравнять.

Нас вводят в новый дом законы Гименея,

И с отчим домом связь становится слабее.

По-разному теперь и думаешь о них,

А мужа полюбив, забудешь о родных,

Но если милого отца признал как зятя

Хотя не муж, для нас не меньше он, чем брат!

И их по-прежнему мы любим, и его,

Но предпочесть - увы! - не в силах никого.

Сабина, можешь ты, и мучась и страдая,

Лить одного хотеть, о прочем забывая,

Но если вышний суд угрозы не смягчит,

Мне нечего желать и все меня страшит.

Сабина

Так рассуждать нельзя. Судьба для всех сурова:

Один ведь должен пасть - и от руки другого.

Хотя по-разному мы думаем о них,

К супругу уходя, нельзя забыть родных.

Не все вольны стереть заветы Гименея,

И мужа любим мы, о близких сожалея,

Природа властвует над нами с детских лет,

И кровным родичам ни в ком замены нет.

И муж и родичи - душа твоя и тело.

Все горести равны, достигшие предела.

Но суженый, по ком ты нынче без ума,

Он для тебя лишь то, что ты творишь сама.

Причуды ревности, дурное настроенье

И часто он забыт, забыт в одно мгновенье.

Трудней ли разуму влеченье побороть?

Но связи вечные - родная кровь и плоть.

Того, что скреплено обдуманным союзом,

Нельзя предпочитать родства священным узам,

И если вышний суд решенья не смягчит,

Мне нечего желать и все меня страшит.

А ты - тебе дано, и мучась и страдая,

Лишь одного хотеть, о прочем забывая.

Камилла

Поистине, тебе не волновало кровь

Пустое для тебя и чуждое - любовь.

Сначала в силах мы сопротивляться страсти,

Пока она своей не показала власти,

Покуда наш отец, ее впустивши в дом,

Не сделал дерзкого захватчика царем.

Приходит - кроткая, царит же - как тиранка.

Но раз твоей душе понравилась приманка,

Преодолеть любовь душа уж не вольна

И хочет лишь того, что повелит она.

Мы крепко скованы, но сладкими цепями.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Старый Гораций, Сабина, Камилла

Старый Гораций

Я прихожу сюда с недобрыми вестями,

О дочери мои! Но незачем скрывать

То, что вы можете от каждого узнать.

Свершился суд богов, и бьются ваши братья.

Сабина

Да, не таких вестей могла бы ожидать я,

Казалось мне всегда, что правый суд богов

К нам должен быть не так безжалостно суров.

Не утешай же нас. Так тягостно несчастье,

Что жалки все слова и ни к чему участье.

С мученьями теперь покончить мы вольны,

А смерти жаждущим несчастья не страшны.

Легко могли бы мы, храня на людях гордость,

Свое отчаянье изобразить как твердость.

Но если слабыми сейчас не стыдно быть,

К чему же пред людьми храбриться и хитрить?

Мужчинам свойственно подобное искусство,

А мы - на женские мы притязаем чувства

И вовсе не хотим, чтоб с нами клял судьбу

Суровый муж, всегда готовый на борьбу.

Встречай же не дрожа губительные грозы

И слез не проливай, на наши глядя слезы.

Ну, словом, я молю - в жестокий этот час

Храни свой гордый дух, не осуждая нас.

Старый Гораций

Слезам и жалобам не нахожу упрека,

Ведь я с самим собой боролся так жестоко,

Что, может быть, теперь не смог бы устоять,

Когда бы столько же страшился потерять.

Врагами для меня твои не стали братья.

Как прежде, всем троим готов раскрыть объятья;

Но с дружбой не сравнить ни страстную любовь,

Ни ту, что вызывать должна родная кровь.

Мне не дано познать тоску, что истомила

Сабину - о родных, о женихе - Камиллу.

Я видеть в них могу врагов страны моей

И полностью, стоять за милых сыновей.

Хвала благим богам, они достойны Рима,

И их избрание для всех неоспоримо;

А жалость отметя, что устремлялась к ним,

Они вдвойне себя прославили и Рим.

Да, если б, духом пав, ее они искали

Иль уступили ей и отвергать не стали,

То от моей руки на них бы пала месть

За рода моего поруганную честь.

Но раз, не внемля им, других избрать хотели,

Я к той же, что и вы, тогда склонялся цели,

И если б до богов донесся голос мой,

Других бы доблестных послала Альба в бой,

Чтоб, кровью братскою не оскверняя славу,

Стяжали торжество Горации по праву

И чтобы не в таком неправедном бою

Теперь родимый град обрел судьбу свою.

Но нет! Бессмертные судили по-иному.

Мой дух покорствует решению святому,

И жертвы он готов любые принести

И в счастье родины блаженство обрести.

Мужайтесь же, как я, - не так вам будет больно.

Вы обе римлянки - и этого довольно.

Ты - стала римлянкой, ты - остаешься ей,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии