Гораций

В Велии, Вала, зима какова, что за климат в Салерне,
Что там за люди живут и какая дорога?
<…>
Хлебный запас в котором из двух городов побогаче?
Там дождевую ли пьют, ключевую ль из вечных колодцев
Воду берут? (О вине тех краев ничего не пиши мне.
Здесь я в деревне своей терпеть могу все, что угодно;
Если ж у моря живу, то ищу и вина я получше,
Чтобы заботы оно разгоняло, надежды вливало
В жилы и в душу мою, слова на язык подавало,
Так чтоб предстал молодцом я пред девой любезной луканской.)
Больше какая округа плодит кабанов или зайцев?
Больше в каких там водах эхины иль рыбы таятся,
Чтоб возвратиться домой феакийцем я мог зажиревшим?
Должен ты все отписать мне, а я — тебе полностью верить[1085].

До конца жизни Гораций поддерживал дружеские отношения с Меценатом, который отошел в мир иной первым[1086]. Присутствовал ли поэт на похоронах своего покровителя? Об этом ничего не известно, но представляется, что он, хотя и был уже очень болен, мог найти в себе силы, чтобы отдать последний долг своему ближайшему другу и покровителю.

Когда смерть настигала римлянина в его постели, а не на поле боя, вокруг него обычно собирались родственники и друзья. Самый близкий ему человек ловил его последний вздох, с которым, как верили, из тела вылетает душа. Затем покойнику закрывали глаза и несколько раз громко звали его по имени. После этого домашние рабыни обмывали усопшего горячей водой, а приглашенные родственниками либитинарии бальзамировали тело (натирали благовониями) и покрывали лицо особым составом на основе муки, придающим покойному благородную бледность. Наконец, умершего обряжали в парадные погребальные одежды, усыпали цветами и выставляли для прощания в атрии на особом высоком ложе, отделанном слоновой костью. В рот покойному клали мелкую монету для уплаты Харону за перевоз через Стикс — мрачную реку подземного царства. Вокруг ложа расставляли бронзовые курильницы с восточными благовониями и высокие канделябры со светильниками. Перед входной дверью дома помещали ветки ели или кипариса в знак того, что в доме находится покойник. Общее число дней, в течение которых тело умершего находилось в доме, не было строго определено: бедняков, например, хоронили сразу, а богатых порой оставляли дома на семь дней.

В день погребения известного человека специальный глашатай оповещал римский народ о начале похоронной процессии. Родственники выносили ложе с телом усопшего на улицу, ставили его на специальные носилки, и затем процессия медленно отправлялась в путь. Возглавлял ее обычно распорядитель похорон (dissignator), за ним следовала группа музыкантов — трубачей и флейтистов, наигрывающих печальные и заунывные мелодии. Далее шли плакальщицы, громко рыдающие и вопящие на всю округу, мимы и танцоры, изображающие сценки из жизни умершего. За ними двигались клиенты в масках знатных предков покойного, как бы символически встречающих своего потомка на пути в подземное царство. Наконец, следовали носилки с погребальным ложем, которые несли ближайшие родственники, друзья почившего или отпущенники. За носилками медленно шествовали все остальные родственники и знакомые покойного в черной траурной одежде, а также рабы, получившие свободу по завещанию умершего. Замыкала шествие толпа простых людей и зевак. Вдоль всей процессии, по обычаю, медленно двигались рабы с горящими еловыми факелами в руках.

Достигнув форума, похоронная процессия останавливалась у подножия ростр. Носилки с покойником устанавливали на помосте, специально сооруженном по такому случаю, а вокруг располагались клиенты в масках предков. Затем на трибуну поднимался главный наследник умершего (как правило, его сын) и произносил похвальную речь в честь покойного, в которой упоминал не только все его многочисленные заслуги перед отечеством, но и славные деяния его предков. После окончания церемонии процессия отправлялась в обратный путь — к месту сожжения (ustrina). Здесь складывали высокий погребальный костер в виде жертвенника, украшенный гирляндами, кипарисовыми ветвями, дорогими тканями и коврами. Иногда рядом уже была подготовлена и гробница. Меценат, как известно, был похоронен на Эсквилинском холме[1087]. Несмотря на запрещение погребать покойников в черте города, для него было сделано исключение ввиду его выдающихся заслуг перед Римским государством.