Так что если Поповича «родовитые» громили без особых сомнений, ради удержания власти в руках своего человека, то уже во время польского похода на Левобережье в 1664-м в стане Тетери начались некие движения (именно тогда появился компромат на Выговского и Богуна). Поскольку же поход ко всему еще и окончился неудачей, положение стало предельно шатким, и весной 1665-го, когда против гетмана взбунтовался новый лидер «промосковских», авторитетнейший полковник Василий Дрозденко, заявлявший о необходимости «выхода под Москву», казачья знать предпочла действиям выжидание, дав Тетере спокойно проиграть сражение под Брацлавом. А затем, когда все стало ясно, избрала нового лидера, некоего Степана Опару, позвавшего на помощь против Дрозденки буджакских татар, которых, однако, сумел перекупить еще один охотник до булавы, ближайший к Тетере человек, генеральный есаул Дорошенко. Опара, как самовольщик, был отослан в Варшаву, где и казнен, такая же судьба постигла храброго Дрозденко, после тяжелых боев разбитого татарами, а Дорошенко стал полноправным гетманом.
Что до Тетери, то он успел бежать, увозя с собою огромный обоз, однако был перехвачен в пути запорожцами и ограблен до нитки. Правда, поскольку действовали «лыцари» в данном случае не по заказу, а сугубо в рамках профессии, отпущен хоть и без штанов, но с миром. После чего, не имея иных средств к существованию на привычном уровне, аж до 1667-го, когда был пойман, отдан под суд и расстрелян, работал штатным претендентом от Польши на левобережную булаву. Впрочем, на развитие ситуации это уже никакого влияния не оказало. Солистом бурлящего в Малой Руси действа на ближайшие годы становится Петр Дорошенко.
Междусобойчик
Информация к размышлению. Человек серьезный, из самой что ни на есть казачьей знати, сравнимой по статусу, скажем, с потомками первых поселенцев Австралии, Дорошенко, судя по всему, в полной мере разделял взгляды как Выговского, так и Тетери. Однако превосходя их уровнем кругозора и политической интуиции, пусть и не на уровне Хмельницкого, сделал (вполне возможно, с грустью) необходимые выводы.
Отослав Опару на расправу полякам и покончив с Дрозденко, он, казалось бы, зафиксировал тем самым свою полную «пропольскость», однако далее развивать тему не стал. Напротив, вскоре после прихода к власти провел раду, на которой, как указывает Самийло Величко, «не было специфицировано и определено, при каком монархе оставаться, или при польском, или при московском». А потом отправил два посольства — в Варшаву и Бахчисарай — с изъявлением полной лояльности, вслед за чем привел войско к присяге на верность и королю, и хану. Позиция ясная и разумная: хотя бы какое-то время продержаться, балансируя меж двух огней, а там, глядишь, что-то прояснится.
И прояснилось. Но совсем иначе, чем можно было ожидать. Осенью 1667-го, устав от бесконечной, выматывающей и по большому счету никому не нужной войны, Москва и Варшава заключили Андрусовское перемирие. Говорить о том, что царь «сдал пол-Украины ляхам», как это делают украинские мифологи, не стоит: с подачи казаков Москва вымоталась до предела и нуждалась в передышке. Однако факт есть факт — пусть не вся Periferia, но по крайней мере половина ее вернулась в состав РП, да еще и с обязательством польской стороны не заселять ее католиками. Мечта таких «западников», как Выговский и Тетеря, стала явью.
Вот только сразу же выяснилось, что ни о каком «Великом Княжестве Русском», больше того, ни о каком Гадячском договоре (на что Дорошенко вполне готов был согласиться) старые владельцы слышать не желают. На Правобережье вошли польские войска, вынуждая Дорошенко, вовсе не желавшего конфликта с Польшей, либо сложить булаву, либо оказать сопротивление. Гетман выбрал второе, после чего корпус Маховского, потерпев несколько поражений и потеряв командира, вынужден был отступить, а популярность Петра Дорофеевича взлетела до небес, причем по обе стороны Днепра.