Гоп-стоп, битте!

Как и следовало ожидать, больше всех возмущался ночным происшествием доктор, похожий на Бетховена. Пришлось показать присутствующим бутылочку с остатками мочи и пообещать уволить санитара Хидякина с последующим уведомлением о его поступке учебной части института и передачей вещественного доказательства его преступления в прокуратуру. А кроме того, профессор настоятельно потребовал разобрать позорный инцидент на расширенном медсовете.

Ближайший медсовет будет проходить уже без него (профессор ни на минуту не забывал последнего обстоятельства), но нужно было лишить Бетховена инициативы хотя бы на ближайшие шесть дней до его выхода на пенсию.

Профессор прекрасно понимал, что привлечь Хидякина к уголовной ответственности не удастся. Пациенты с нарушением психики с точки зрения уголовного права не являются дееспособными, следовательно, не могут давать свидетельские показания. А без них не то что отдать под суд, уволить подлеца — и то не получится. Он опротестует увольнение, и замучаешься ходить по судам. Нужно ему это на старости лет? Не нужно.

Но каков мерзавец! Без пяти минут врач. Родители с большими связями. Спит и видит себя психиатром. Он для того и пошел подрабатывать санитаром, чтобы… чтобы что? Чтобы насладиться властью над убогими и бесправными? Пожалуй. Можно себе представить, какие тут будут порядки через короткое время. Ну а ему-то, пенсионеру, что за дело? Ему, уходящему на заслуженный отдых, до них дела нет, но все равно обидно.

Он, как и все его коллеги, не избежал, конечно, профессионального ущерба от общения с душевнобольными, очерствел душой, даже не очерствел, а внутренне оградил себя от жалости к ним — и вот тебе на.

С первого взгляда он кожей почувствовал, что Михаил, Михаэль ли, сделан из другого, не совкового теста. Может быть, потому его так жалко, что он не приспособлен выживать в таких условиях. Дворняжки, брошенные хозяевами, приспосабливаются, быстро находят себе источники питания: побираются у пищевых ларьков, копаются в мусорных ящиках, пьют из луж, а породистые собаки гибнут.

Зима на дворе, а у него нет документов, и из одежды — одно атласное одеяло. Нет, он не уйдет на пенсию, пока не придумает, как ему помочь. Не уйдет.

Профессор рассеянно полистал настольный календарь. Взгляд уперся в номер телефона Матильды Степановны.

Ах, Матильда! Ах, чаровница! Откуда такое имя? Родители прослушали оперу и, потрясенные сюжетом, наградили девочку именем графини Лотарингии?

Он принимал у нее экзамен. Давно это было? Да не так уж и давно — лет пятнадцать назад. Завысил, конечно, оценку. Трудно быть объективным, когда такая прелесть, розовая от смущения, сидит напротив и зависит от твоего настроения, даже не от настроения, а от твоего к ней отношения. Хотела понравиться ему как мужчине? Явно хотела. И это ей удалось. Инсценировала доступность или на самом деле была готова на все ради оценки? И эта жилка на виске, и похотливая, но почти естественная для любого мужика, не утратившего потенцию, мыслишка: поставить красавице заслуженную двойку, а потом назначить вечером переэкзаменовку у себя в кабинете.

А сколько же ему тогда было лет? Пятьдесят? Да ведь он был совсем еще молодым по сравнению с нынешним возрастом. Больше всего на свете жалко утраченной молодости. Дело даже ведь не в физическом состоянии организма, а в том, что меняется отношение к жизни. Уходит веселость, приходит печаль.

Он знал ее мужа. Доктор Милославский был франт, умница и жуир. Подающий надежды ученый. Доклады на научных советах, симпозиумы, загранкомандировки. Почему ослабел душой и повесился в ванной на трубе водяного отопления? Причины самоубийства не знает никто. Впрочем, не исключено, что жена знала побудительные мотивы поступка.

Не потому ли Матильда стала специализироваться на лечении пациентов, склонных к суициду?

Доктор Милославский был приблизительно одного роста с Михаэлем. Значит, при желании бездетная Матильда могла бы одеть пациента. Еще как могла бы! На докторе Милославском не было ни одной отечественной нитки. Как узнать, понравился он ей или нет?

Профессор снял трубку, набрал номер.