Гонцы в Ньямаголе

Неожиданно Шустрику стало жалко Сюселинду. Ведь она не виновата, что уродилась хилой и страшненькой. И так Великий Торакатум красоты не дал, да еще такой хозяин в придачу… Как бы он, Шустрик, чувствовал себя на ее месте, засунутый в панталончики, чепчик и прочие кружева? Окруженный назойливой заботой, от которой взбесится можно?

Сюся печально посмотрела на Шустрика все понимающими глазами и тяжело вздохнула. Потом виновато съежилась в маленький угловатый комочек и зажмурилась.

Шустрик молча подошел к коляске, не глядя ни на чародея, ни на друзей, взял собачку, взял корзиночку и понес сквозь кусты к ручью. Там, на берегу, он нашел лужу с относительно теплой водой и посадил в нее испачканную Сюселинду, а сам зашел в ручей и принялся стирать собачьи одежки.

Вымытая Сюся повеселела, перестала вздыхать, и даже хвост ее пару раз шевельнулся, словно хотел завилять.

– О, да у нас собачья нянька объявилась! – заметил Затычка, когда Шустрик вернулся. – А по мне, так лучше уж змею держать!

* * *

С этого момента все хлопоты над Сюселиндой, почему-то, свалились на Шустрика.

Под насмешливыми взглядами друзей он искал на привалах ее кофточки, стирал нагруднички, мыл мисочки.

Шустрик и сам был не рад, что так попался, но отступать было поздно.

– Всякое доброе дело наказуемо! – голосом старой учительницы сообщал Полосатику Затычка, когда Шустрик возился с собачкой. – Назвался груздем…

А грузди в лесу по бокам дороги были замечательные. Даже совместными усилиями данюшек коляска с чародеем катилась медленно, и они могли хорошо разглядеть окрестности.

– Бабушку бы сюда… – вздыхал Затычка, когда они проезжали очередной вспухший земляной бугорок, усыпанный сосновыми иглами, из боковой прорехи которого выглядывало тугое белое ухо груздя. – Она до грибов страсть как охотница…

– Да уж, грибов тут богато, – соглашались с ним друзья, а волшебник позади сразу же начинал шипеть:

– Если бы некоторые работали не языками, а ногами, мы бы давно были в бедном, нас заждавшемся городе.

Помпоны на его шляпе гневно тряслись.

К вечеру они только-только выбрались из леса.

Второй раз оказаться разделенными с Опустошителями Полей лишь колеблющейся стеной пламени данюшкам совсем не хотелось. Поэтому они направили коляску к маленькой сторожке, черневшей на краю разоренного поля.

Не обращая внимания на энергичные протесты чародея, данюшки просто вкатили коляску вовнутрь сторожки, закрыли крепко дверь, проверили стены, легли и заснули, без ужина и всего прочего.

Глава одиннадцатая. Третий день

Были ли ночью Опустошители Полей у сторожки или нет – знал только чародей, бурчавший всю ночь. Зато утром друзья проснулись отдохнувшие и бодрые.

И опять пришлось впрягаться.

Чародею, видно, ехать стало скучно и он принялся сочинять стихотворение про себя, непобедимого.

Дело шло туго, самомнение у чародея было куда выше поэтического дара.

Ньямагольский чародей!

Он творец больших идей!

– громко выкрикивал волшебник две выстраданные душой строчки, пытаясь подобрать к ним третью.

Через полчаса дело немного сдвинулось:

Он высок, широк и строен

Волшебством он удостоен

На волшбу, совет и суд

Короли его зовут.

– почему-то говорил о себе в третьем лице ньямагольский чародей.

– Ничего себе высок, широк и строен, – бурчал Затычка. – Да он в зеркало хоть раз смотрелся? Невысок, пузат, визглив, хитроумен и хвастлив.

Всех врагов он победит

Снова станет знаменит.

Со своим ручным драконом…

Со своим ручным драконом…

Со своим ручным драконом…

– опять застрял, теперь на рифме к слову “драконам”, чародей.

– Славным будет пустозвоном, – пришел ему на помощь Затычка.

Шустрика и Полосатик скрутил смех, да так, что им пришлось бросить коляску, отбежать в сторону и отсмеяться.

Чародей правильно понял, что смеются они над ним, оскорбился, надулся и замолчал. Великое творение осталось незавершенным.

* * *

Через час маленькая проселочная дорога, по которой они ехали, влилась в широкий тракт.

Чем ближе они приближались к Ньямаголу, тем больше появлялось на дороге людей.

Вот тут-то чародей и отыгрался за смех над ним. Он сидел в своей коляске важный и чванливый, и гордо поглядывал на всех путников сверху вниз.

А данюшки, проклиная все на свете, под взглядами множества любопытных глаз, волокли коляску как последние невольники. Даже перевертыши, запряженные в тележки с разным скарбом, и те удивленно фыркали, когда видели, на чем едет чародей.

Данюшки, красные не то от натуги, не то от стыда, не смотрели по сторонам, уставившись на дорогу под ногами.

Эта была слава, которую и врагу не пожелаешь.

– Скакуны вы мои резвые! – ласковым ручейком журчал чародей. – Устали, небось? Ничего, скоро город. А, вон вижу на том бугре трактирчик. Пора и перекусить, вымотала меня эта дорога, сил нет, да и Сюсеньке, рыбке, надо передохнуть.

Сюся в отдыхе, несомненно, нуждалась. Это прямо читалось в ее сонных глазах.

Данюшки подрулили к приземистому зданию и, не дожидаясь, пока чародей слезет с повозки, бросили оглобли и вошли в зал.

Они ели и пили, а чародей что-то запаздывал.