Гонщик

— Как, разве вы не знаете? — удивилась одна из дам. — На балу кавалеры непременно должны быть в белых перчатках. Если военные — замша, если гражданские — лайка. Появиться на балу с голыми руками — моветон! В прежние времена могли без перчаток и вовсе на бал не допустить. Сейчас, конечно, не так строго, но все равно с вами ни одна дама танцевать не станет.

— И что же мне делать? — растерялся я. — Все лавки закрыты. Может, все-таки попытаться пойти так?

— Ни в коем случае! — возопила дама. — Вы обязаны произвести впечатление!

Какое впечатление и на кого я должен производить, дама не уточняла. В этот момент подкатил экипаж. Извозчик, бородатый мужик с хитрой физиономией прожженого плута, спустился с козел, подошел, чинно поклонился.

— Кто из вас господин Стриженов? Пожалте в коляску.

— Одну минуту! — воскликнула мадам Грижецкая.

Ледоколом раздвинув толпу провожающих, она скрылась в доме и вскоре вернулась.

— Вот, возьмите, Владимир Антонович. — она протянула мне белые лайковые перчатки. — Думаю, вам они придутся по руке. Это моего покойного Семена Евграфовича.

При упоминании мужа вдова традиционно перекрестилась и с трагизмом в голосе добавила:

— Он так и не успел их надеть.

Я принял дар, поблагодарил хозяйку пансиона и всех его обитателей и поднялся в экипаж. Кучер поддернул вожжи, и сытая гнедая лошадка бодро поцокала по мостовой.

Бал должен был состояться в загородном особняке баронессы. От города — сущие пустяки, миль десять. На нормальной машине, даже по здешней убитой ухабистой дороге, пять минут езды. Ну хорошо, пятнадцать. А лошадка трюхала почти что час. И быстрее не пустить — я понимаю, не вынесет животина десять миль бежать галопом, да еще при этом тащить коляску с двумя седоками. Так что пришлось скучать, глядеть на однообразный пейзаж и вспоминать наставления, которыми засыпали меня соседи по пансиону.

В целом, советы эти можно было свести к одному: что бы ни случилось, улыбаемся и машем. И танцуем. Отказать в танце без серьезных на то оснований, вроде отсутствия перчаток — это оскорбление. Если кавалерам приспичит выяснить отношения — пусть идут в сад. Что еще? Ах, да: главный на балу — распорядитель. Оказывается, есть такая специальная должность — распорядитель бала. И слушаться его полагается беспрекословно, невзирая на чин и титул.

Вообще представление о дворянских балах у меня было весьма смутное и лубочное, составленное из кусочков просмотренных фильмов и прочитанной в школе книжки про войну и мир. Если свести вместе все, извлеченное из этих источников, бал — это место, где молодежь танцует с целью развлечься, а родители неженатых мужчин и незамужних девушек еще и присматривают себе супружескую половину. Дамы в возрасте ведут нескончаемые беседы, перемывая косточки всем, кто попадет в их поле зрения, а солидные господа толкуют за политику и решают судьбы государства.

В итоге я сделал вывод, что бал для меня станет лишь зряшной потерей времени, но включать заднюю было поздно. К тому же фильмы фильмами, рассказы рассказами, а увидеть все это действо своими глазами и сделать собственные выводы тоже будет полезно. Где же еще можно будет посмотреть на светских львов и львиц в их естественной среде обитания!

Я рассчитал время правильно, подъехал вовремя, но примерно за милю до имения баронессы уперся в самую настоящую пробку. Экипажи наподобие моего, роскошные с виду кареты, дорогие, сверкающие лаком и хромом мобили — все стояли в одной очереди, которая неспешно продвигалась вперед. Что интересно, никто не пытался обогнать колонну приглашенных по встречке и встать впереди. Сперва я удивлялся, потом сообразил: на балы простых людей, вроде меня, зовут редко. И кто знает, кого ты нынче подрезал. Окажется в том экипаже какая-нибудь графиня, а то и княгиня, и окончится бальная карьера дорожного хама.

Особняк баронессы был намного больше игнатьевского. Лично я назвал бы его дворцом. Экипажи и мобили один за другим подкатывали к парадному крыльцу, из них выходили разряженные дамы и блестящие кавалеры и шли развлекаться. Машины же и кареты отъезжали куда-то в сторону, освобождая место следующим.

Подошла и моя очередь. С водителем кобылы сряжались на доставку в оба конца, так что он отправился дожидаться меня и трепаться с коллегами. А я лихо взбежал по ступеням парадного крыльца и, подобно прочим гостям, протянул конверт с приглашением специально поставленному лакею. Тот, убедившись, что я не самозванец, изогнулся в поклоне и отворил передо мной тяжелую дверь. В холле другой лакей принял у меня шляпу, трость и покрытый дорожной пылью плащ, третий проводил к двери в бальную залу. Распорядитель спросил мое имя, сверился со списком, отворил передо мной дверь и громогласно объявил: Владимир Антонович Стриженов!

Я шагнул вперед и на секунду замер: мне показалось, что на меня смотрят буквально все, собравшиеся в зале. Не сказать, чтобы я оробел, но у меня возникло чувство своей неуместности. Пришлось собирать в кулак… то, что обычно собирают в кулак мужчины: к примеру, волю. И, изобразив на лице улыбку, прошествовать далее.