Этот «кто-то» стоял в толпе журналистов, увлеченно задавая вопросы, черкая что-то в блокноте. Гам вокруг стоял невообразимый, и для того, чтобы даже коротко переговорить, приходилась почти кричать.
— Добрый день, Федор Иванович.
— Добрый, добрый, Владимир Антонович. Вижу, ваша «Молния» показала себя вполне достойно.
— Это лишь малая часть её достоинств.
— Не желаете дать эксклюзивное интервью?
— Нет, не сейчас.
— Разумеется. Давайте вечером, после баньки, как давеча, в Орле.
— Увы, на этот раз не выйдет. Я собираюсь ехать дальше.
— Как? Но ведь следующая контрольная точка в Твери!
— Две с половиной сотни миль, ерунда. А впереди еще пять часов светлого времени, как раз успею.
— Да? Ну, в таком случае, не смею вас задерживать.
Игнатьев кинулся к телеграфу, а мы погрузились в мобиль и принялись пробиваться сквозь толпу.
У выезда с площади разминулись с итальянцем. У них лица вообще выразительные, но тут вышло нечто особенное. Надо было видеть его глаза, когда он понял, что мы направляемся не в гостиницу, а в Тверь.
Про пять часов светлого времени я, конечно, загнул. Час из них мы потеряли в Новгороде. Но зато дорога опустела. Вечер, нормальные люди стремятся домой, и только мы как полные идиоты гоним куда-то, соревнуясь уже непонятно с кем. Одно хорошо: люди здесь рачительные, гвозди на дорогу не швыряют. А увидят брошенный, так сразу же подберут, даже сломанный, кривой и заржавленный. Колесо скорее можно пропороть острым камнем, чем железякой или стеклом.
Вот и мчались мы почти что в полном одиночестве, сбрасывая скорость лишь проскакивая маленькие городки: Бронница, Едрово, Валдай, Торжок… Там нас никто не ждал, никто не встречал. Лишь редкие по вечернему времени прохожие глазели на невиданное чудо, и спустя минуту, едва наш мобиль скрывался за очередным поворотом, отправлялись дальше по своим делам.
За Торжком я включил фары. Стекла для них делал Шнидт. Я как мог объяснил ему, что хочу получить. Удивительно, но мастер смог меня понять. И в итоге мы ехали не хуже, чем днем. Даже немного лучше, ибо в свете фар каждый камешек и каждая ямка тут же становятся заметны по густой чёрной тени. Разумеется, пришлось ехать чуть медленней, но, тем не менее, к десяти вечера мы добрались до Твери.
Улицы были пусты, и мы без малейшей задержки проскочили до небольшой площади. На контрольном пункте в ожидании нас клевал носом чиновник. Он несказанно обрадовался, поставил отметку о времени прибытия и спешно удалился. Я успел лишь вызнать у него адрес приличной гостиницы.
Через час мы, уже сытые и умытые, лежали в постелях. Свободных номеров почти что не было, пришлось довольствоваться одним на на двоих. Я уже начал засыпать, но тут Клейст нарушил едва установившуюся в комнате тишину.
— Владимир Антонович, — сказал механик, — а ведь мы сегодня поставили сразу несколько рекордов. Во-первых, рекорд пробега за сутки. Во-вторых, рекорд средней скорости поездки. А ещё, тьфу-тьфу, рекорд пробега без поломки. Ведь нам сегодня даже колесо менять не пришлось, не говоря уже о более серьезных вещах.
— Это замечательно, — ответил я. — Чем ярче сверкнёт наша «Молния», тем больше шансов на реализацию той нашей мечты.
К восьми часам утра мы, уже отдохнувшиеся и во всех смыслах подзаправившиеся, стояли на центральной площади Твери в ожидании чиновника. Чтобы скоротать время, Клейст купил за медяк у мальчишки-газетчика местную газету. Там на первой полосе крупными буквами было напечатано:
— Видите, Николай Генрихович, — ответил я, когда он показал мне заголовок, — мы с вами опережаем новости. Для газетчиков и обывателей, мы ещё тащимся где-то между Новгородом и Тверью и, а на самом деле — уже, по сути, на пути в Москву.
Чиновник явился в четверть девятого, заспанный и недовольный. Ворча и хмурясь, он отметил в протоколе время старта. Я на всякий случай проверил: всё правильно. И мы двинулись дальше. Первые час-два ехать было одно удовольствие. Но чем дальше, тем сильнее запружены были дороги. Чем ближе к Москве, тем больше становилось зевак на улицах городков и обочинах тракта. Доходило порой до того, что приходилось разгонять толпу криками и сигналами клаксона. И где ж эта полиция, когда она так нужна?
Когда мы подъезжали к селу с поэтическим названием «Черная Грязь», прошел небольшой дождик. И тут же выяснилось, что «Грязь» это не столько название, сколько констатация факта: из-под широких колёс нашего мобиля эта самая грязь летела во все стороны. И цвет у неё был, что показательно, чёрный. А ехали бы мы на старой «Молнии», с её узенькими высокими колёсиками, запросто можно было бы здесь завязнуть. Да так, что потом полдня пришлось бы вытаскивать мобиль из этой самой чёрной грязи.