Гонщик-2

— Еще бы! — расплылся в улыбке Шнидт. — Я ведь сам её учил.

— Тогда я предлагаю второй тост за вас, Альфред Карлович. За ваши золотые руки, за ваше мастерство и ваши знания. И, конечно, за ваш талант педагога, благодаря которому в этом мире появился еще один прекрасный гонщик.

Когда мы выпили по второй, я перешел, наконец, к чаю и к цели своего визита.

— Знаете, Альфред Карлович, я должен сказать вам огромное спасибо. Ваши гогглы — те, последние, что я у вас заказывал, не далее, как два дня назад безо всяких преувеличений спасли мне жизнь.

— Вот как? — заинтересовался Шнидт. — И как же это было?

Я вкратце пересказал события той ночи.

— И что, эти гогглы действительно позволили вам видеть в полнейшей темноте?

— Не то, чтобы видеть, но силуэты людей я различал достаточно хорошо. А вы хотите сказать, что не добавляли такую возможность?

— Специально — нет. Это, скорее, побочный результат одного моего эксперимента. Но ваш рассказ уже разжег во мне желание попробовать двинуться в эту сторону целенаправленно. И по этому поводу даже появились некоторые мысли.

— Ну что ж, я рад буду опробовать ваше новое изобретение. А пока позвольте откланяться: не дело стоять между мастером и его работой, так недолго и в личные враги попасть.

Глава 20

Танцевать фокстрот я не умел, так что пришлось оперативно брать уроки. Конечно, за два дня с легкостью порхать по паркету я не начал, но основные движения заучил и в ногах не путался. А потому субботним вечером с легким сердцем уселся в «молнию» и отправился на вечеринку.

Гостей сегодня было чуть больше. К уже знакомым мне парам добавилось еще две: невзрачный виконт со столь же невзрачной супругой, и яркий брюнет с роскошными гусарскими усами в паре со своей дамой сердца, миниатюрной женщиной с откровенно блудливым взглядом. Думается, по размерам коллекции любовников эта красотка далеко переплюнет известную фривольным поведением Оленьку Дорохину.

Виконт с супругой приехали на неделю из столицы и представляли клан Васильчиковых. Было довольно забавно слушать представление: Николя Васильчиков с супругой Аннеттой. Усач представился паном Иржи Трояновичем, а спутница его и вовсе оказалась заморской гостьей, баронессой Линдой фон Велсберг. В этом закрытом клубе аристократов я был белой вороной, ибо титул мой маячил где-то далеко впереди. Но это, кажется, никого не волновало. Ибо князь — это было намного круче, чем барон или даже граф. И правильно говорил Игнатьев: эти люди играют вдолгую, и знакомства заводят с прицелом на отдаленное будущее. Наверное, я стал интересен и русским графам, и немецким баронам, раз уж они решили завести личное знакомство с неким Стриженовым. А, может, госпожа Сердобина позвала меня сегодня как раз по их просьбе? В таком случае, я и вовсе могу считать себя свободным от любых обязательств по отношению к баронессе.

В этот раз все было намного приличней — с виду. Шампанское, танцы, светские беседы ни о чем, легкие закуски, снова танцы. И в это же время со стороны что Дорохиной, что фон Велсберг, как бы случайные демонстрации дамских прелестей, многозначительные движения веера, и в ответ яростные взгляды Сердобиной, платье которой было намного скромнее и не позволяло пользоваться тем же оружием. Прочие же дамы с явным удовольствием наблюдали за разворачивающейся битвой, а госпожа Нечаева еще и успевала подмигивать мне тайком, пока не видят прочие хищницы. Себя она разумно не считала претенденткой на тесное знакомство ввиду возраста и общей рыхлости тела. Баронесса же Остен-Саккен сидела, как обычно, с непроницаемым видом, но пальцы рук вздрагивали каждый раз, когда соперницы делали очередной выпад. И, возможно, лишь присутствие мужа останавливало её от активного участия в битве. Не ради приза, которым был назначен я, а ради самого процесса. В воздухе явственно пахло ноябрьской грозой.

Остановили дам, как ни странно, их мужчины. Они вдруг все разом, будто сговорившись, засобирались уходить. Их спутницы с очевидным сожалением были вынуждены последовать за ними. Какие-то десять-пятнадцать минут, и гостиная опустела. Меня же, как и в прошлый раз, отловила в прихожей горничная и проводила в будуар.

Александра появилась почти что следом за мной. Она ворвалась в комнату всё ещё взбудораженная, с румянцем гнева на щеках, безмерно прекрасная в своем праведном негодовании.

Эти… эти распутницы! — воскликнула она, сдирая с руки кружевную перчатку. — Эти… fille publique! [1]

И вторая перчатка полетела в угол.

Баронесса круто развернулась, оказавшись прямо напротив меня.

— Ах, Володенька!

Она сделала пару шагов, оказавшись почти вплотную ко мне. Взяла мои руки, завела их себе за спину, требуя объятий. И, трогательно заглядывая мне в глаза снизу вверх, прошептала:

— Возьми меня! Люби меня! Этой ночью я вся, вся твоя.

И, прикрыв глаза, потянулась ко мне губами.

Я прижал Александру к себе и прежде, чем поцеловать, подумал: «Какая прекрасная актриса!»