Гонщик-2

И вот, когда я совсем уже свыкся с такой жизнью, ко мне в дом явился посыльный с приглашением. Распечатав конверт, я был очень удивлен: записка была написана собственноручно девицей Анастасией Платоновной Боголюбовой. В ней она приносила мне благодарность за свое спасение и изъявляла желание повторить все эти слова при личной встрече. Изящность фраз и речевых оборотов наводила на мысль о том, что записка была писана под диктовку матери. По крайней мере, искренности в этом приглашении я не увидел. Однако об отказе не могло быть и речи: во-первых, не хотелось обижать господина старшего полицейского инспектора и его прекрасную супругу. А во-вторых, мне было ужасно любопытно, до чего докопалось следствие по делу. Так что ближе к вечеру я сменил робу на приготовленный сестричками парадно-выходной костюм и, отобрав у неугомонного Клейста свой гоночный паровик, над которым тот решил было поставить очередной эксперимент, отправился в гости.

Настя Боголюбова встретила меня в гостиной. К моему удивлению, она была одна. На секунду я подумал, что ее матушка села в засаду где-то поблизости, чтобы вовремя отреагировать на сигнал «девственность в опасности», но при этом не помешать беседе. Однако дальняя дверь в гостиную была как следует закрыта Я обернулся было назад, к встретившему меня у входа Платону Сергеевичу, но увидел лишь плотно прикрытые двери гостиной. Это было по меньшей мере неожиданно: по моим представлениям, ритуал выражения благодарности должен был пройти немного иначе. Мне виделось общее застолье, на котором Настя скажет мне несколько стандартных приличествующих случаю фраз. Я в ответ заверю Боголюбовых, что на моем месте так поступил бы любой, на этом все и закончится. Но все вышло совершенно по-другому. Что ж, не знаешь, как поступить — действуй согласно этикету. А этикет гласит, что вошедший должен здороваться первым.

Девушка сидела в дальнем от входа углу гостиной, в том самом кресле, в котором в мой первый визит сидела ее мать. Разговаривать на такой дистанции не слишком вежливо, и мне пришлось подойти ближе, так, чтобы расстояние оставалось безопасным для девичьей чести, но при этом можно было бы говорить вполголоса.

— Добрый вечер, Анастасия Платоновна. Как ваше здоровье? Вчера доктор Кацнельсон говорил мне, что вы быстро поправляетесь.

— Здравствуйте, Владимир Антонович. Чувствую я себя вполне сносно, спасибо. Еще болит голова, но уже намного слабей и реже, чем в первые дни. Как видите, мне даже разрешили подняться с постели.

— Рад это услышать, — я искренне улыбнулся.

— Присаживайтесь, Владимир Антонович, — повела рукой Анастасия в сторону стоящего рядом кресла.

Я не стал чиниться и уселся на предложенное место. Теперь нас разделял лишь небольшой мраморный столик с резной крышкой. Девушка молчала и, судя по пробегавшим по ее лицу мимолетным гримаскам, никак не могла решиться начать разговор. Помогать ей мне не хотелось, и я принялся исподволь разглядывать собеседницу. Анастасия и впрямь выглядела неплохо. Блестели глаза под черненными ресницами, вернули естественный блеск золотистые волосы, уложенные в простую домашнюю прическу. О недомогании говорила разве что некоторая бледность лица, которую, впрочем, при желании можно было бы списать на освещение.

— Скажите, Владимир Антонович, — наконец решилась девушка, — вы действительно отказались от победы ради меня?

Вот уж вопрос так вопрос. Чуть сместились акценты, немного искажен смысл поступка, и вот уже оказывается, что ради прекрасных глаз девицы Боголюбовой я бросаюсь очертя голову побеждать драконов, бандитов и напрочь забываю о материальной компенсации.

— Не совсем так. Я просто посчитал, что помощь пострадавшим людям важнее формальной победы и денег.

— То есть, если бы там, на дороге, были какие-нибудь другие люди, вы сделали бы то же самое?

— Конечно. Человеческая жизнь вообще ценная штука и, на мой взгляд, уж всяко дороже и славы, и денег. Предваряя очевидный вопрос, для меня равноценна жизнь любого человека, невзирая на сословие.

Глаза Анастасии Платоновны несколько потускнели. Видимо, одновременно с этим потускнел и мой сияющий в ее воображении образ. Ну да оно и к лучшему. Не испытываю ни малейшего желания становиться объектом поклонения взбалмошной девицы. Но и совсем уж разочаровывать было бы, на мой взгляд, чересчур жестоко.

— Я предпочел бы, чтобы подобной аварии не случилось вовсе, и уж во всяком случае, чтобы она случилась не с вами. Для мира гонок было бы непростительно потерять столь талантливого гонщика.

— Вы действительно считаете, что у меня есть талант в этой области?

— Несомненно. Меня победить вам бы не удалось, это совершенно точно. Но так же точно второе место должно было стать вашим.