Читаем Гонконг полностью

– В Китае невозможно... У нас, например, существуют в городах профессии: «Ободрать Дохлую Собаку» или «Если Прицепится, То Будет Раздувать»... Когда не будет императора и дворян, то такие искусные мастера по обдиранию встанут вместо династии... И тогда они будут прицепляться не к одиноким прохожим, а к целым соседним государствам, действуя по принципу: «Если Привяжется... Будет Раздувать»... Для вас это ново? При китайских императорах по древней традиции народ так не обдирается. С народа стараются брать как можно меньше налога, чтобы у государства не было обременительных богатств и чтобы не разводить лишних чиновников и не соблазнять воров. Народ беднеет сам без помощи государя. У нас все знают и без этого, что монархи во всем мире платят дань Сыну Неба и при этом находятся на иждивении у Китая. Это очень наивно, но очень миролюбиво. Поэтому в Китае всегда будет сильная императорская власть и строгие конфуцианские законы!

О восстании тайпинов не осведомлялись.

– Я очень польщен! – прощаясь, говорил мистер Вунг. – Я мечтаю завести струг, сапоги и гребцов, чтобы стать китайским Стенькой Разиным! Так, мистер Сибирцев?

Утром от мистера Вунга в отеле получены подарки: ящик мандаринов, ящик вина и почтительное письмо-свиток... Отдельный пакет с подарками Урусову, как родственнику императора великой России...

<p>Глава 27</p><p>ГОНКОНГСКИЙ ПЛЕННИК</p>

Точибан, приодетый по моде, зашел в номер, где все офицеры были в сборе, обсуждая, как обычно, известия с театра военных действий и собственные заботы.

На этот раз на японце «грей» – серый костюм. Сел на стул, закинув ногу на ногу, и закурил сигару. Он теперь все свободное время или с состоятельными иностранцами или с офицерами и как бы сам себя считает русским офицером.

«Мои матросы на черной работе и с деньгами, а мои офицеры сидят без денег. Переводчик одевается лучше нас и меняет костюмы», – подумал Пушкин.

– Как наши дела? – небрежно спросил Прибылов.

На днях Гошкевич, хваля японца, который составляет с ним вместе первый русско-японский словарь, сказал: «К сожалению, мой Коосай начал баловаться виски!»

Александр Сергеевич оглядел Прибылова пристально.

– Ты смотри у меня, – сказал он, – не смей пить! А то я прикажу тебя выпороть!

– Да, да, – соглашался Коосай.

Юнкер Урусов подошел и хлопнул японца по плечу.

Точибан просиял. Это впервые! Если рассказать, кто товарищески хлопает его по плечу, в Японии не поверят! Какая компания! Немного сердится Пушкин. Но Коосай знал, что говорил.

Точибан переменил ноги.

– Как наши денежные дела? – спросил он, пуская дым сигары к потолку.

– Очень плохи, господин Коосай. Может быть, мы вынуждены будем посоветовать вам на некоторое время вернуться к матросскому котлу, – заметил Шиллинг.

– Тебе, Прибылов, нечего брать пример с нас. Какое тебе дело, как наши дела? – ответил Пушкин. – Ты – рядовой, и это запомни. Не выставляй нам свою подкладку с золотой короной. Ты – дикарь! Это тебе в диковинку! Мишура! Чушь! Пойми, что для нас не в этом суть! Снимай-ка с себя весь этот дурацкий костюм, не воображай себя джентльменом. Как негр, ходишь в белом воротничке... Отправляйся, любезнейший, на черную работу вместе с нижними чинами и хотя бы себя прокорми честным трудом. А то слоняешься, как приживальщик. А нам своих забот хватает. А ну, встать! Я тебе приказываю!

Пушкин заметил недовольство офицеров.

– Спасибо, – ответил Коосай, поднимаясь. – Я так и поступлю. Но мне хотелось бы быть более полезным!

Точибан залез во внутренний карман. На подкладке пиджака вышита золотая надпись: «Лучший портной колонии мистер такой-то для мистера такого-то по особому заказу». И золотая корона.

Из кармана с этой вышивкой Прибылов вынул толстую пачку бумажных долларов.

– Пожалуйста, – с низким поклоном протянул он деньги, – примите триста американских долларов для общего нашего состояния Вы знаете, китайское общество состоит тут из очень порядочных... гораздо богаче и щедрей... И они говорят, что восхищены русскими.

– Так это от китайского общества доллары? – недоумевая, спросил Пушкин.

Он очень щепетилен. Коосай все это знал.

– Нет, это мои собственные. Английское научное общество не платит за доклады. Китайское общество имеет свои правила. Еще до доклада они выдали мне авансом немного денег, и я оделся, желая быть приличным. А это для вас.

– Это нам? – спросил Пушкин.

– Да, да.

– Или взаймы?

– Да, да.

– Только взаймы.

– Да ничего... Я также оставил деньги для моих товарищей по взводу рядовых морских солдат. Кроме того, мне заказан еще один доклад. Себе я тоже оставил...

Офицеры заговорили по-французски.

– Что вы узнали про Энн Боуринг? – тихо обратился Коосай к Сибирцеву. – Она, по-моему, не является законной дочерью губернатора сэра Джона. Мне кажется, приемная. Это, может быть, неудачное предположение... Но сэр Джон любит ее больше, чем трех своих законных дочерей.

– Не отстраняйте японца, не гоните на черную работу. Положение его как переводчика весьма удобное для нас, – говорит Шиллинг.

Перейти на страницу:

Все книги серии Морской цикл

Симода
Симода

Роман «Симода» продолжает рассказ о героических русских моряках адмирала Путятина, которые после небывалой катастрофы и гибели корабля оказались в закрытой, не допускавшей к себе иностранцев Японии (1854 год). Посол адмирал Путятин заключил с Японией трактат о дружбе и торговле между двумя государствами. Были преодолены многочисленные препятствия, которые ставили развитию русско-японских отношений реакционные феодалы. Русские моряки строят новый корабль, происходит небывалое в Японии сближение трудового народа – плотников, крестьян – с трудовыми людьми России. Много волнующих и романтических встреч происходило в те годы в японской деревне Хэда, где теперь создан музей советско-японской дружбы памяти адмирала Путятина и русских моряков. Действие романа происходит в 1855 году во время Крымской войны.

Николай Павлович Задорнов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза