Гонконг

«Так вот почему моя дочь Энн настойчиво уверяла меня в величии Пушкина! Невероятно! Пушкин здесь, в Гонконге, он командир экипажа, взятого в плен! Однако как деликатна моя Энн! Да, были сведения, что Путятин составил свое посольство из весьма образованных офицеров. Я никогда не слышал, чтобы Пушкин служил во флоте. А-а! Кажется... Впрочем... Ведь он был смолоду дипломатический чиновник по министерству Нессельроде. Мне помнится сообщение, что он убит...»

Боуринг поблагодарил офицера и после его ухода ненадолго задержал чиновника. Оставшись один, просмотрел списки пленных и отложил в сторону. Опустил руки и задумался, согнувшись в кресле и опираясь локтями на колени.

«Неужели еще один промах? Еще пробел, неточность в наших сведениях? До сих пор у нас считали, что Пушкин погиб двадцать лет назад. Уж кто-кто, а я, писатель, должен, казалось бы, знать! Всеобщее мнение – русские пылки и человечны, деспотия кормит их нелепыми выдумками и они горячо верят! От их имени баснями наводняют Европу.

Вот каков Пушкин! Пошел в Японию! Попал в плен! Пушкин в плену у англичан. Это Стирлинг, все он! Как неудобно. Пушкин в Гонконге, а я его не переводил. Правда, он не нравился мне. За восхваление побед! Я этого не люблю! Он совершенно не понимал, куда следует направить свое развитие, устремить гениальность к какой цели. Он делал все не то, что Запад ждал от него, Я был так уверен в своей правоте, что решил дать ему понять все это и демонстративно отвернулся и обратился к Мицкевичу и Петефи.

В Петербурге всегда стряпают ложные сведения. «Утки», как их там называют. Эти утки летают по всему свету! Сообщение о смерти Пушкина могло быть рассчитанным обманом. Не раз оттуда получались фальсифицированные сообщения.

Но неужели за эти годы, когда я занимался Африкой, Индией и Азией, Пушкин стал известным поэтом и борцом за свободу? Переменил убеждения! И приехал из Японии в Гонконг. Совсем плохо. Это уж я попадаю в плен, а не он ко мне. Неудобно и неприлично, однако не будет обнаружено никогда. Можно допустить его, я охотно встречусь. Нельзя не смотреть ему в глаза. Но какой обман. Всегда у них обман!

Неудобно пригласить к себе пленного офицера, который в распоряжении командующего, не объясняя адмиралу причину. Я уже представляю себе, как все это сделать, не обращая внимания общества».

Особенно срочных и важных дел не оставалось. Сэра Джона ничто не держало. Он приказал приготовить свою яхту к плаванию.

Боуринг поехал верхом на пристань. Через час он был в открытом море. Стоило самому взяться обеими руками за талреп и под скрип блоков потянуть снасть вместе с матросом, как возвращалось ощущение природной стойкости и мужественности. Поднятый парус вздулся, схватив ветер, вырвавшийся из-за Малого Пиратского острова. Яхта пошла, подкидываемая руками «шкиперских дочерей», как называют в народе белопенные волны.

«Да, Джордин прав, китайцы могли бы курить опиум, соблюдая умеренность! Однако, если бы они стали благоразумны и, подавляя свою страстность, не предавались бы пороку, то... На их умеренности невозможно было бы построить Гонконг, открыть в нем ученые и филантропические общества. Какие образцовые джентльмены появляются за последнее время из среды самих китайцев! Мистер Ван, владея английским, преподает китайскую философию и ведет занятия по китайскому языку с англиканским епископом».

Пронеслись через полосу пены, отчетливо очертившей пределы пресных вод Жемчужной. По правому борту, на траверзе, за горизонтом устье великой Кантонской реки. Ее воды идут тихо и уверенно, даже здесь, в море, гася его волны, вдали от своих то гористых, то низких прибрежий, где рисовые поля, огороды и прекрасные крестьянские сады у деревень, похожих на низкие скирды старой соломы.

Река Жемчужная, впадая в океан, оставляет слева от фарватера группы скал-островов, на самом большом построен Гонконг. На других еще до сих пор в мелководных бухточках есть убежища пиратов. Скалы, скалы в воде. В море между этих каменных круч местами ветра не хватает, чтобы заполнить матросскую шляпу. Но вдруг налетает шквал и подымает речную воду среди моря, выдувая из гребней пену. Вихри бьющихся волн при горячем ветре. Яхту кренит. Восточный ветер погнал ее в устье Жемчужной, вот-вот завидятся берега и плоские илистые островки на баре. Такому ветру почти невозможно сопротивляться. Прогулка частично увеселительного свойства, на самом деле успокоительная.

«Нет, не может быть, чтобы Пушкин был жив!»

А горы и острова Китая уже видны простым глазом. Высокие деревянные журавли на крестьянских полях. Соломенные крыши – как копны. Не хотелось бы губернатору Гонконга просить убежища на мандаринских военных джонках. Или выбрасываться на китайский берег. «Впрочем, в устье Жемчужной стоят, охраняя торговлю, наши паровые военные суда».

Командир яхты, лейтенант, молчаливо насуплен, как человек, знающий дело. Паруса упали. Вышли на сильное течение реки. Яхту подхватывает и несет, а горячий шквал ослабевает, затем налетает с другой стороны, с силой хлопая в волны, но тут же уходит прочь.