Гонконг

– Ума не приложу! – ответил Сибирцев.

– Господи! – с горькой досадой воскликнул Елкин. – Я кинул в воду гидрографические заметки и карты! Все мои записи, изо дня в день, за все время в Японии! В плаваньях! У своих берегов! Как будто я не жил! Как будто в жизни моей ничего не сделано... Вот вам и все! И наши экспедиции останутся никому не известными! А теперь они все опишут. Теперь они пойдут туда, где должны быть мы, где место нашего города, порта, флота.

– Не говорите мне про них... ничего слышать не хочу! – отозвался Шиллинг.

Потянулся к соседней койке Точибан.

– Адмирал Стирлинг... – зашептал японец, – это... еще не совсем... плохой... очень... возможно!

– Джек идет! – предупредил Маточкин.

– Потише, пожалуйста! – подходя в полутьме между висящих коек, сказал часовой.

Ни дуновения ветра, а барометр показывает бурю.

В море все еще зловещая тишина. Мирно стучат плицы пароходных колес. А где-то уже близко подходит тайфун.

Жара.

Глава 11 ГОНКОНГ

Первым заграничным портом на пути моем был Гонг-Конг. Бухта чудная, движение на море такое, какого я никогда не видел даже на картинках; прекрасные дороги, конки, железная дорога на гору, музеи, ботанические сады...

А. Чехов (из письма А. С. Суворину от 9 декабря 1890 г.)

– Celestials! – кивая на большую толпу на пристани, сказал матрос, держа чалку и готовясь размахнуться.

Винтовой корабль «Винчестер», у борта которого стоял Алексей Сибирцев вместе с другими пленными офицерами и матросами, подходил в пять часов вечера к одной из пристаней Гонконга.

Матрос кинул чалку вверх, и она, описав дугу и подымая за собой веревку, упала в расступившейся толпе.

«Celestials», или, точнее, «The celestials», означает «небесные» – так в Гонконге называют китайцев. Когда-то была величайшая и устойчивая держава, громко и торжественно именовавшая себя единственной избранной небом, с Сыном Неба во главе, и с самым процветающим народом вселенной. Превратилась, говорят, теперь в сплошной курьез, а пышное название осталось. «Сундук со старой рухлядью!» – по выражению Ивана Александровича Гончарова. Но еще крепка и обширна. «Европейцы подрывают у этого сундука крышку».

«А как тут красиво! – вдохновляясь видом яркой толпы и панорамой города и порта, подумал Алексей. – Но мы-то в плену!»

На борт военного парохода поднялись военные чины в белых шлемах и прошли с капитаном и его офицерами вниз. По кивку часового у трапа с оживленными криками хлынул на палубу сплошной поток китайских торговцев. У некоторых на плечах коромысла и по две тяжелых корзины.

– Капитэйна... капитэйна! – зазывали продавцы, обращаясь к офицерам и матросам.

В корзинах персики, яблоки, бананы и лимоны, лук, огурцы, баклажаны, виноград. Много фруктов, которым мы и названия не знаем. Табак, шелка, сигары. Туфли, халаты, картины, кажется, перерисованные с фотографий портреты знаменитых европейцев.

– Капитэйна, капитэйна! – хватая Сибирцева за полы мундира, наперебой заголосили китайцы.

Предлагали кораллы, резьбу из слоновой кости. Тут же сласти: леденцы, из кунжута липучки, орехи в сахаре. Жареные куры, горячие пельмени размером в пирожок, тыквенные семечки в масле, креветки простые и королевские. Что-то горячее, душистое. Арбузы, дыни. Чего тут только нет! И все за гроши!

Появились китаянки, обращаются на ломаном английском, можно понять, предлагают детские игрушки, изделия из нефрита, вышивки, китайские карты, фарфор, забавные картинки. Молодые прачки в красивых кофтах и клеенчатых передниках берутся гладить, чинить, крахмалить, тут же сразу, в каюте, в жилой палубе.

– Эу, хау ду ю ду? – обращается к Алексею рослая китаянка и пристально смотрит в глаза. – Уошинг[31]? Рубашку? Брюки?

Фартук у нее в руке. Ждет ответа. Не отходит. Хороша собой, в голубом шелковом костюме из кофты и штанов, с гребенкой и красной розочкой в черных волосах, ноги босые, смуглые, большие, не обезображены... Говорят, что китайцы ломают ноги девочкам с детства, помещая их в колодки. Видимо, это у аристократов и у тех, кто посостоятельней. А простой народ живет, значит, по-своему... Тем более в Гонконге, где, видно, здоровая нога больше нравится. Тут у всех ноги как ноги, все дамы босые.

Китаянки, кажется, смелей, уверенней, чем японки, ростом выше и на вид здоровей. А говорят, что южные кантонские китайцы мельче северных маньчжурских.

– Your name?[32] – спрашивает Алексей.

Китаянка засмеялась, закинув голову.

– Лю! Водэ ю бота!

– Меня зовут Лю. У меня есть своя лодка, – перевел Гошкевич и пояснил: – Это на здешнем англо-китайском жаргоне.

Алексей ответил со вздохом, что... пока, пока нет... Все выстирано и выглажено, чисто...

Лицо китаянки стало острым, взгляд злым и горячим. Она презрительно оглядела Сибирцева.