Читаем Гонконг полностью

– Это они Джордина так прозвали! – сказал Сайлес, выходя на воздух. – Его китайцы иначе не зовут, как Железноголовая Старая Крыса. И сорта опиума так у них и называются! А розничная торговля, как вы видели, идет прекрасно! Ученые и гуманисты Китая доказывают, что опиум не нужен. Но у нас в Гонконге все в один голос говорят, что это лишь первая капля в море тех возможностей, которые представляет собой Китай для торговли. Но что для этого нужна еще одна война, с чем я совершенно не согласен. Но я боюсь, что наши компрадоры ждут, что не проиграют в новой войне, а только выиграют.

Вунг молчал, как бы ничего не слыша.

Алексей помнил разговор в конторе о большие ящиках, которые куда-то шли; кажется, упоминались какие-то порты. Во всяком случае, говорили не об опиуме. Алексей с детства приучен не подслушивать чужих разговоров, отойти на улице от разговаривающих, чтобы не мешать им и чтобы соблюдать свое достоинство. Так он и на этот раз не вникал... Китайский язык он изучал добросовестно, подолгу, в отеле и на блокшиве, сам, благо у пленного много свободного времени. Учил и с Гошкевичем, а разговорный – на лодках, на улицах и магазинах. Невольно понимал иногда, о чем говорят окружающие, так как говор кантонский брал не из учебников, а из живой толпы.

Наняли паланкины, расселись по ним и отправились в центр. Над крышами вечернего Кантона стояла сырая мгла, и Алексею казалось, что это дым множества опиокурилок сливается в сплошное облако над процветающим городом.

Ехала на ярмаркаУхарь купеза... –

запел в переднем паланкине мистер Вунг.

Ночевали в гостинице, в отдельных номерах. При отеле – ресторан и своя опиокурилка в задних комнатах, очень роскошная, с коврами, диванами, зеркалами, затейливой посудой. Посетители в красивых шелковых одеждах. Вунг предупредил, что если кто захочет покурить, то может заказать у слуги – подадут в комнату со всеми приборами вместе.

– Полштофки хлебного вина тут уж не закажешь? – спросил Алексей.

– Русской казенной водки в Китае нет, – ответил Вунг, – но есть виски и есть ханьшин хороших генеральских сортов. Есть настойка на тигровых кистях. Есть сладкие вина ста марок. Вы хотели бы рассеяться? Подождите, завтра еще не то увидите!

Китайский командующий принял Сайлеса и Сибирцева без церемоний, у стола с картами, где собирались его генералы.

Тучный, еще не старый, громадного роста, с очень сумрачным выражением лица, он тускло щурился, глаз не видно. Одет в голубоватую, отделанную мехом выдры курму[70] с желтыми петлями на ажурных серебряных шариках. На груди нашивки. На шапке шарик. Разговаривал без поклонов и без улыбки. Почувствовался человек военного долга в час испытания.

Говорили недолго и любезно. Гости получили приглашение на вечер в загородный дом.

Выслушав, что толковал через переводчика Сайлес, командующий с интересом посмотрел на Алексея, но заниматься с ним не стал.

– Вы хотите рисовать? – спросил он. – Сейчас я скажу, и вас отведут на executing place[71]. Пожалуйста! Обычно ни одному иностранцу мы этого не разрешаем.

У Алексея душа обмерла. Что еще? Куда его сосватали? Но надо держаться. Сайлес, видно, решил показать, что для него невозможного не существует.

Тихо вошел высокий китаец. Глаза его как бы выражают готовность к непрерывному отражению опасностей. Движения гибки и быстры.

– Наш главный исполнитель! – представил его один из генералов. – Доверьтесь ему, он покажет вам все. Для какого европейского журнала рисунки?

– Пока для собственного альбома.

– Пожалуйста!

Китаец с «отражающими» глазами попросил немного подождать. Алексей стал невольным свидетелем разговора Сайлеса с генералами.

Алеше показалось, что если начнется война, то китайцы будут сопротивляться долго и упорно. Генералы, находившиеся перед ним, – слуги самого деспотичного режима в мире, враги тайпинов и христианства. Но как энергичны и строги лица. Значит, и у загнивающей династии и у классов, идущих к упадку, бывают сильные и талантливые сторонники. Люди долга и чести!

– В Кантоне – гнездо самых верных слуг императорского Китая, – пояснил Сайлес.

Алексей понял, какую опасность приходится непрерывно отражать глазам его спутника, офицера, исполняющего приговоры.

Шли вдвоем улицей, во всю ширину которой сидели еще молодые и сильные на вид китайцы, в колодках на шеях, связанные друг с другом косами, некоторые со связанными руками, многие с гноящимися ранами на головах и на теле. Очередь, как видно, шла медленно.

Головы рубили на небольшой площадке, каменистая почва которой была красной, как для игры в мяч с ракеткой. Пять домиков, слепыми стенами выходивших друг из-за друга, обступили пустырь. С другой стороны какой-то склад, его задняя стена. Небольшая площадка среди тесно строенных зданий, у которых нет выходящих сюда окон.

Алексей вспомнил рассказы, что тела казненных съедают собаки и свиньи. Но нельзя найти столько животных, чтобы съесть всех тут казненных. Существует якобы особая башня, куда складываются покойники, а потом вывозят всех сразу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Морской цикл

Симода
Симода

Роман «Симода» продолжает рассказ о героических русских моряках адмирала Путятина, которые после небывалой катастрофы и гибели корабля оказались в закрытой, не допускавшей к себе иностранцев Японии (1854 год). Посол адмирал Путятин заключил с Японией трактат о дружбе и торговле между двумя государствами. Были преодолены многочисленные препятствия, которые ставили развитию русско-японских отношений реакционные феодалы. Русские моряки строят новый корабль, происходит небывалое в Японии сближение трудового народа – плотников, крестьян – с трудовыми людьми России. Много волнующих и романтических встреч происходило в те годы в японской деревне Хэда, где теперь создан музей советско-японской дружбы памяти адмирала Путятина и русских моряков. Действие романа происходит в 1855 году во время Крымской войны.

Николай Павлович Задорнов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза