Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

-- Вот здесь, над этой точкой, мы должны начать. Пусть штурман сделает привязку на карте -- что это и где. Но смотри, листок сохранить! Это документ.

Эта работа не заняла много времени. Уже минут через пять Буянов вернулся, на лице его явственно читалось недоумение.

-- Что-то мы не поймем ни хрена. Думали, аэродром какой-нибудь, авиабаза... У нас никаких пометок. Пустынный район в гористой местности, на стыке границ Ирана, Эмиратов и Рашиджистана. Как прикажете понимать? Есть там, конечно, на иранской территории один старый аэродром, но там никогда не сесть на нашем кашалоте.

-- Тогда вот что, -- сказал Пастух. -- Летим в указанную точку. Там большое отклонение от маршрута?

-- Да ерунда, -- сказал Буянов, -- километров сорок. Из-за чего огород городят? На нашей скорости -- минуты три лета. Зона, свободная от полетов... Непонятно все это.

-- Это нам непонятно, -- сказал Док, -- а кому-то очень даже понятно,

-- Так что в указанный момент даю "мейдей", даю SOS, прошу всех, кто может, дать полосу для аварийной посадки. Так?

-- Точно, -- сказал Пастух. -- Догадливый, черт!

-- Чего много на себя брать? -- улыбнулся Буянов. -- Меня хорошо проинформировали, вот и все. Я узнал вас еще на земле, но имел приказ -прежде чем открыть план, хорошенько прощупать, прояснить, так сказать, моральный облик. Вы ведь связаны с одной конторой, а со мной работала другая. И только этим утром, как я понял, у контор наших получилось "хинди руси бхай-бхай".

-- Информировали тебя верно, -- подтвердил Пастух.

-- А мое дело какое? Мое дело коней погонять. Приказ первой конторы я выполнил. Выполняю приказ второй...

Буянов оттянул пружинную крышку небольшого люка над головой и достал черный пластиковый пакет. Он был запечатан по старинке сургучом. Буянов протянул его Пастухову:

-- Ломай печать. Это тебе, сугубо лично. Сергей быстро вскрыл пакет. В нем лежал большой конверт, довольно толстый и увесистый, и вдвое сложенный листок бумаги. Сергей прочитал записку, нахмурился и тщательно изорвал листок на мельчайшие кусочки. А конверт засунул поглубже во внутренний карман пятнисто-серой военизированной униформы, в такую их всех облачили в подземном гараже перед выездом на аэродром.

-- Что там, Сергей? -- спросил Док.

-- Любовная записка, -- сказал он серьезно. -- И приглашение на свидание.

-- А в пакете?

-- Эх, -- сказал он, -- до того, что в этом пакете, еще жить да жить...

* * *

...Внезапное то ли задержание, то ли арест в самый, казалось бы, неподходящий момент такого крупного руководителя, как Роберт Николаевич Стенин, естественно, поразило всех собравшихся на поминки в малом банкетном зале Президент-отеля.

Весть эта проникла из вестибюля в зал не сразу, и услышал ее сначала удрученный и как бы погруженный в размышления о бренности всего сущего генерал-лейтенант Владлен Иванович Курцевский, а через некоторое время и вице-премьер Клоков.

Надо заметить, что сами эти моменты получения известия о задержании Стенина -- то есть все реакции и непроизвольные движения рук, плеч, надбровных дуг и лицевых мускулов тщательно регистрировались не только малозаметными и никому не известными сторонними наблюдателями, но и видеокамерами.

Люди сидели за столом, ели, пили, разговаривали, с печалью посматривали на траурные фотографии, и почти все они пропустили два чрезвычайно впечатляющих и непохожих друг на друга мини-спектакля. Что делать -- мы часто упускаем самое важное и интересное, происходящее рядом с нами.

Но полковник Голубков со своими ближайшими помощниками и специально оставленные в зале люди уехавшего вместе со Стениным Макарычева не упустили ничего.

К Курцевскому быстро подошел один из адъютантов, наклонился и прошептал на ухо несколько слов. Что именно было сказано, никто в этот момент слышать не мог -- для этого потребовалось потом прослушать запись специального техсредства. Но в чем сразу могли убедиться Голубков и люди Макарычева, так это в том, что "великий немой", как в свое время называли дозвуковой кинематограф, и вправду был поистине велик.

Сложнейшая гамма чувств помимо воли разыгралась на лице генерала. Его взгляд остановился, ушел куда-то вглубь, потом глаза прикрылись на миг, а когда открылись вновь, то выражение их было такое, как на лицах давным-давно равнодушных ко всему на свете глубоких стариков. Нет-нет, он не уронил вилку, не разбил фужер и не пролил соуса на скатерть. Он словно умер в эту секунду, не преодолев некий барьер. Потом снова вдруг ожил, откуда-то вернулся, засуетился, его пальцы непроизвольно и бесконтрольно потерли грудь, несколько раз пробежались по лицу, как будто бы проверяя, на месте ли щеки и подбородок, а затем стеклянные глаза видеокамер запечатлели два-три быстрых, осторожных и вместе с тем злорадных взгляда, которые Курцевский исподволь бросил на вице-премьера Клокова.