— Все в порядке, — говорит Дэнни и обхватывает мою морду ладонями.
Я очень многое узнал о гонках. Там все зависит от равновесия. И еще от предвидения и терпения. Мне известно все о водительском мастерстве, необходимом для победы в гонках под дождем. Гонки под дождем требуют рассудительности. Владения собственным телом. Веры в то, что машина — продолжение собственного тела, трек — продолжение машины, а небо — продолжение дождя. В гонках под дождем необходимо верить, что ты — это не ты, а все, а все — это ты.
Гонщиков часто считают самовлюбленными и эгоистичными. Я сам называл их эгоистами, и был не прав. Чтобы стать чемпионом, гонщик не должен иметь своего «я». Он не должен существовать как отдельная единица. Он обязан отдать всего себя гонке. Он — ничто, если не чувствует себя частью команды, машины, тормозных колодок, покрышек. Не путайте уверенность и самопознание с самовлюбленностью.
Смотрел я как-то документальный фильм о жизни собак в Монголии. В нем говорилось, что следующей инкарнацией для собаки, готовой расстаться со своей собачьей сущностью, является человек.
Я готов расстаться. И все же…
Дэнни очень расстроен, он будет скучать по мне. Я предпочел бы остаться здесь, с ним и с Зоей, сидеть у окна и смотреть, как здороваются и разговаривают люди внизу, на улице.
— Ты всегда был рядом, — произносит Дэнни. — Ты всегда был моим Энцо.
Все верно.
— Не переживай, — говорит он. — Если хочешь на улицу, иди.
Я поворачиваю голову, и передо мной проносится вся моя жизнь. Мое детство. Мой мир.
Мой мир окружает меня. Он охватывает поля Спэнгла где я родился. Череда холмов, покрытых золотистыми травами, играющими на ветру. Они щекочут мне живот, когда я брожу по ним. Небо, изумительно чистое голубое небо и круглое яркое солнце.
Вот чего мне сейчас хотелось бы — хоть немного побегать в тех полях. Еще чуточку побыть собой, прежде, чем я стану кем-то другим. Да, вот чего мне сейчас очень бы хотелось.
Интересно, не промотал ли я свою собачесть? Не отвергли свою природу ради своих желаний? Не ошибся ли я, растоптав настоящее в предвкушении будущего? Возможно, да. Смущающее ум предсмертное сожаление. Глупость какая-то.
— Когда я увидел тебя, — продолжает Дэнни, — я сразу понял, что мы принадлежим друг другу.
Вот как? Я тоже так подумал.
— Все нормально, старина.
Видел я один фильм. Документальный, по телевизору. Я частенько смотрю телевизор, хотя Дэнни и советовал мне не проводить слишком много времени у экрана. Так вот: в фильме рассказывалось о жизни собак в Монголии. Оказывается, после смерти собаки возвращаются в образе людей. Что-то там было еще…
Я чувствую теплоту его рук, его дыхание. Он наклоняется ко мне, но я его уже не вижу. Он что-то шепчет мне на ухо.
Поля. Они такие огромные, мне за всю жизнь их не обежать. Могу вечно лететь в одном направлении и вечно __ обратно. Они бесконечны.
— Все хорошо, старина, — ласково и тихо повторяет Дэнни.
Вот, вспомнил! В том документальном фильме говорилось, что после смерти душа собаки высвобождается и уходит в окружающий нас мир. Побегать в нем, поиграть в полях, насладиться землей, ветром, реками, дождем, солнцем и…
Когда собака умирает, душа ее бегает, играет и резвится до тех пор, пока не станет готовой к возрождению. Хорошо, что вспомнил…
— Все хорошо, Энцо.
В своей новой, человеческой жизни, я отыщу Дэнни. Отыщу Зою. Я подойду к ним, пожму им руки и скажу, что Энцо передает им привет. Они, наверное, очень удивятся.
— Ты можешь идти.
Перед моими глазами снова появляются поля Спэнгла.
Исчезли ограды. Исчезли строения. Исчезли люди. Есть только я и трава, земля и небо. Только я.
— Я люблю тебя, малыш.
Я делаю несколько шагов по полю. Мне становится хорошо. Как приятно на прохладном ветерке! Я вдыхаю ароматы. Всей шерстью чувствую солнце. Похоже, я уже здесь.
Ты можешь идти.
Я собираю остатки сил, бросаюсь вперед, и мне становится хорошо. Я словно потерял все свои годы, я — вечный. Я мчусь в поля, набирая скорость,
— Все хорошо, Энцо.
Я не оглядываюсь, но знаю — он здесь. Я гавкаю два раза. Я хочу, чтобы он меня услышал, чтобы он знал. Я ощущаю на себе его взгляд, но не оборачиваюсь. Скорее, скорее в поле, в бескрайность вселенной, туда я бегу.
— Можешь идти, — зовет он меня.
Быстрее. Ветер бьет мне в лицо. Еще быстрее. Чувствую, как дико забилось сердце, и я гавкаю два раза. Говорю ему, говорю всему миру: «Быстрее!» Я гавкаю два раза для него, чтобы он знал, чтобы помнил. Сейчас я хочу того же, чего хотел всегда.
Еще один круг, Дэнни! Всего один! Быстрее!