Гонители

— Хан Тэмуджин, ты не можешь казнить нас. Мы принадлежим Даритай-отчигину, а он со всем своим владением — тебе. Так какие же мы предатели? И не за наградой мы пришли, а спасти людей от уготованной им гибели. — Кишлик подтолкнул вперед своего товарища. — Говори, Бадай, что ты видел и слышал.

Тому, о чем говорил пастух, верить не хотелось. Если все правда, страшная беда ждет улус. Окликнув караульного, он велел ему заключить пастухов под стражу и держать, пока все не прояснится. Посидел, подперев руками голову.

— Может быть, не правда, а, Джэлмэ? — Но тут же отбросил сомнение. Нет, правда. Так и должно быть. Джэлмэ, прикажи гонцам седлать коней, и пусть они подымают курени.

— Кони уже оседланы, хан Тэмуджин.

— Молодец, Джэлмэ. Созывай нойонов.

— Они уже здесь. Стоят за порогом юрты.

— Позови пока одного Боорчу.

Боорчу уже успел надеть доспехи. Пламя светильника раздробилось на пластинах его железного куяка, туго стиснувшего грудь, с плеч свешивалась плотная накидка, меч бил по голенищу гутула.

— Садись. И ты, Джэлмэ, садись. Оба вы мои самые давние друзья. И только вам я могу поведать, что страх леденит мое сердце. Сколько у нас воинов?

— Около восьми тысяч, если всех соберем, — сказал Боорчу.

— А сколько, как вы думаете, будет у Нилха-Сангуна?

— Если с ним все наши нойоны и Джамуха… — Джэлмэ прикинул в уме, тысяч тридцать. Самое малое — двадцать, двадцать пять.

— Утешил… Можем ли сражаться?

— Сражаться-то можем, — Боорчу сморщился, подергал плечами, поправляя тяжелый куяк. — Когда я был маленьким, моя бабушка говорила мне: козленок может забодать козу, но для этого козленок должен стать козлом.

— Надо отходить, хан, — сказал Джэлмэ.

— Отходить… — повторил он. — Когда отойдем, сколько куреней не досчитаемся? Ни вы, ни я этого не знаем. Но стоять на месте нельзя…

— А не двинуться ли нам навстречу? — спросил Боорчу, загорелся. Помнишь, хан Тэмуджин, нас было трое, против нас — сотни и тысячи. Нам неведом был страх смерти, и мы победили. Разве мы перестали быть мужчинами?

— Боорчу, я мужчина. Умереть в битве мне не страшно. Но я еще и хан.

Моя безрассудная гибель приведет к гибели тысячи людей… Мы будем отходить, друг Боорчу. Но куда? Направимся на полночь, там нас могут перенять меркиты. Пойдем на полдень — безводные гоби истребят нас быстрее воинов Нилха-Сангуна. Остается один путь — на восход солнца, в кочевья, когда-то принадлежавшие татарам. Как отходить? Вперед пустим кочевые телеги, стада, табуны, наши семьи и семьи воинов. Войско будет идти сзади, прикрывая кочующие курени и отбивая охоту повернуть назад, сбежать…

Перед лицом опасности, как всегда, его мысли были ясны и просты, все маловажное отлетало в сторону как бы само собой. Он знал, что принял верное решение, но все же спросил:

— Вы согласны со мной? Если согласны, зовите нойонов.

Один за одним в юрту вошли Мухали, Субэдэй-багатур, Джэбэ, неразлучные друзья Хулдар и Джарчи, Хасар… Полукругом стали у стены юрты. Тэмуджин поднялся, заложил руки за спину, ссутулился.

— Ну что, бесстрашные багатуры, немного засиделись, накопили лени…

Не пора ли ее растрясти и косточки поразмять? — По лицам нойонов было видно — шутка не вышла. — В наши курени идет Нилха-Сангун. Гость, что и говорить, дорогой, и товарищей у него много. А встретить-приветить его по достоинству нечем. Не запаслись угощением. Потому, нойоны, самое позднее к полудню все курени должны быть отправлены вниз по Керулену… Воины с запасом хурута на десять дней собираются тут. За промедление и нерадение не помилую никого. Так и передайте всем.

И потянулись по обоим берегам Керулена, через ровные, как растянутая на колышках шкура, долины, через одинаковые, как верблюжьи горбы, сопки тяжелые телеги, табуны и стада. Шли почти без отдыха. На ночлег останавливались в потемках, а с первыми проблесками зари снова трогались в путь.

Бывшие кочевья татар были пустынны. Никто не мешал его движению, и он возблагодарил небо, что в свое время не дрогнул, без жалости и милосердия извел под корень опасное племя. Пусть будут жалостливы матери, баюкающие своих детей. Правитель, страшась пролить чужую кровь, поплатится своей.

От урочища Хосунэ повернули к озеру Буир-нур, миновав его, вышли к речке Халха. Начиналась летняя жара. На правом берегу, на сухих возвышенностях, трава увяла, посерела, на левом, более низком и ровном, была еще зеленой. Тэмуджин надеялся, что жара заставит Нилха-Сангуна повернуть назад. На северных лесистых склонах Мау-Ундурских гор он оставил небольшой заслон под началом Джэлмэ, сам дошел до урочища Хара-Халчжин-элет и тоже остановился. Через день прискакал от Джэлмэ гонец — кэрэиты приближаются.

Бежать дальше было опасно. Следуя по пятам, враги потеснят его войско, захватят табуны, людей, уныние вселится в сердце воинов, и тогда уж нельзя будет и помыслить о сражении. Что ж, боишься — не делай, делаешь — не бойся…

Он занял пологие предгорья. Внизу, слева и справа степь пересекали гребни песчаных наносов. Обойти его сбоку будет трудно…