Гонители

— Давай… — Джамуха снял с руки плеть с рукояткой из ножки косули (копытца были оправлены бронзой), сунул ее за голенище широкого гутула, сел возле старика. — Таким, как ты, что остается? Торговать головами нойонов, рожденных благородными матерями.

Свирепо раздув щеки, Алтан выдохнул:

— Ну… ты!.. Не брызгай ядовитой слюной! Не посмотрю, что гурхан…

— А что ты можешь сделать? Голову с моих плеч, Алтан, еще снять надо.

И не много получишь за нее у анды. Лучше уж побереги свою. Неумна твоя голова, но все же голова.

— Оскорблять меня приехал? Меня, в моей юрте? — Алтан, багровый, потный, горой надвинулся на Джамуху, протянул руки, норовя вцепиться в воротник.

Выхватив из-за пояса нож, Джамуха приставил лезвие к рыхлому животу Алтана.

— Полосну, как будешь кишки собирать?

Алтан отступил на шаг, быстро глянул на стенку с оружием — далеко! засопел, куснул губу, грязно выругался. Толкнув нож в ножны, Джамуха сказал с горькой усмешкой:

— Ни годы, ни невзгоды не прибавили тебе ума, Алтан. Расхрабрился.

Багатур! А где была твоя храбрость, когда закатывали в войлок Сача-беки и его брата, когда ломали хребет Бури-Бухэ? А они, как и ты, потомки Бодончара… Не я ли говорил Сача-беки, и тебе, и Хучару: берегитесь Тэмуджина, темны его помыслы, безжалостно сердце. Вам казалось, вы умнее меня, хитрее Тэмуджина. За свое безрассудство Сача-беки заплатил жизнью.

Придет и твой черед, внук Хабула.

— Не пугай меня. Не пугливый.

— Не пугать пришел — вразумить. А ты, наполнив брюхо архи, утопив в вине остатки рассудка, лезешь в драку — тьфу!

Джамуха вскочил, шагнул к выходу.

— Постой… — Алтан растопырил руки. — Не уходи. Нам не надо ссориться. — Торопливо смахнул со столика кости, налил в чаши архи. Давай выпьем и поговорим. Садись.

Джамуха опорожнил чашу одним глотком. Алтан пил медленно, трудно; мутное вино стекало по засаленному подбородку, тяжелыми каплями шлепалось на голое брюхо. Выпив, как будто протрезвел, притих.

— У тебя что за праздник? — Джамуха брезгливо прикоснулся пальцем к столику, залитому вином, заляпанному белыми чешуйками застывшего бараньего жира.

— Какой там праздник!.. Никого не хочу видеть… Сижу один. Думаю и пью. Потом пью и думаю.

— О чем?

— О чем, о чем… Как будто не знаешь! — Лицо Алтана вновь стало густо-багровым. — Ты все знаешь, хитрый Джамуха.

— Да, я знаю много, — миролюбиво подтвердил Джамуха. — Если бы вы вняли моим словам в то далекое время… Но что говорить о прошлом! Тебе, Алтан, от отца, не от Тэмуджина, досталось богатое владение — тучные стада, быстрые кони, ловкие пастухи и храбрые нукеры. В чьих руках твое владение? Люди моего анды, вчерашние харачу, правят твоим владением.

Вместе со своими воинами и ты в битве добывал хану победу, но добро, захваченное тобой, ушло нукерам Тэмуджина. И это только начало…

— Не натирай солью мои раны, Джамуха.

— Без соли пресен суп, без горькой правды бесполезны речи. Чего ты ждешь, Алтан, на что надеешься? Черная ворона не станет пестрым рябчиком…

— Теперь уже ничего не сделаешь! — Алтан обреченно вздохнул, потянулся к архи, но передумал, махнул рукой. — Волчонка-сосунка затопчет и телок, но и бык не устоит перед матерым волком. — Алтан судорожно глотнул слюну, вновь покосился на кадку с архи. — Говори, Джамуха, что тебе надо, и уходи.

Аргал в очаге прогорал. Круг света сузился, в сумраке едва угадывались решетки стен юрты, густые тени легли на лицо Алтана. Джамуха расшевелил огонь. То, что он хотел сказать, было очень важно, и ему нужно было не только слышать голос Алтана, но и видеть его глаза.

— Алтан, когда в кочевье забредет один волк и зарежет овцу, его только проклинают; когда волк приведет с собою стаю, весь курень подымается на облаву. За Тэмуджином сейчас идет стая. Это его и погубит.

За него возьмутся найманы, им помогут меркиты, нойоны вольных племен, не утопившие разум в архи…

— Я своего разума не утопил. Тут еще кое-что есть, Джамуха! — Алтан постучал себя пальцем по лбу. — Потому говорю тебе: с Тэмуджином никто не сладит.

— Сладить с андой трудно, пока такие, как ты, дрожа от страха, помогают ему.

— Что мы? За ним Ван-хан. Вдвоем они кому хочешь голову свернут, даже самому Таян-хану найманскому.

— На этот раз Ван-хан не будет ему помогать. Об этом я позабочусь.

Алтан коротко хохотнул.

— Хо! Будто Тэмуджин сидит и ждет, когда ты позаботишься! Он приготовил две веревки, которыми привяжет к своему седлу и твоего Ван-хана, и Нилха-Сангуна. Он задумал женить на дочери Нилха-Сангуна Джучи, а свою дочь отдать за его сына.

— Откуда ты взял? — с короткой заминкой спросил Джамуха. — Сороки на ухо настрекотали?

— Сорочий стрекот слушай сам, Джамуха. А мне говорил Даритай-отчигин.

Мы с Хучаром отправили его вымолить у Тэмуджина милостей. Нас он теперь на глаза не пускает… А Тэмуджин и дядю родного чуть было из юрты не выгнал.

Вот каким стал! А о сватовстве Даритай-отчигин слышал разговор Тэмуджина и слуги злых духов — шамана Теб-тэнгри.

Джамуха сжал кулаки, опустил на грязный столик. Подпрыгнули пустые чашки.

— Этой свадьбе не бывать!

— Ты помешаешь? — Алтан издевательски ухмыльнулся.