Гонители

— Не бойся, Сорган-Шира. Я тебя в обиду не дам. — Обернулся к нойонам, отыскал дядю и Алтана. — Этот человек был слугой моего отца. Он всегда оставался верным. Когда другие боялись или не хотели пошевелить пальцем, чтобы облегчить мои страдания, Сорган-Шира спас мне жизнь. Разве так вознаграждается верность? Встань, Сорган-Шира. Отныне ты свободный человек. И никто в моем ханстве не дерзнет заставить тебя склонить голову.

Я отличу и тебя, и твоих детей. Встань!

Сорган-Шира медленно поднялся. Его ноги мелко подрагивали, но страха на лице не было, его сменили растерянность и недоверие.

— Велика твоя милость, хан Тэмуджин! — скосил глаза на нойонов. — Над нами не будет господина? А как же…

— Отныне у тебя один господин — я, хан. Ты волен, как эти нойоны.

— Ага… — Сорган-Шира совсем пришел, в себя. — Пусть небо хранит тебя, хан! Но прости недостойного. Что человеку воля, если из всего нажитого осталось только это, — он поддернул штаны.

— А что у тебя было?

— У меня была хорошая одежда, новая юрта, железные котлы и чаши из дерева…

— Куда же все это делось?

— У меня было все до сегодняшнего дня, — увильнул от прямого ответа Сорган-Шира.

— Мои воины ограбили тебя?

Сорган-Шира отвел взгляд. За него ответил Чилаун:

— Твои, хан Тэмуджин. Ограбили, избили, убили мужа Хадан.

— Где стояла ваша юрта?

— Недалеко отсюда. Вон там.

Не оборачиваясь, спросил у нойонов:

— Чьи воины шли там? — Нойоны притихли. — Твои, Хучар?

— Не мои, а твоего брата Хасара, — пробубнил Хучар, нарочно растягивая слова: радовался случаю досадить хотя бы такой мелочью.

— Хасар, иди сюда. Это верно?

Брат подошел неспешно, широко расставил ноги в гутулах, расшитых цветными нитками от загнутых носков до края голенищ. Крутая грудь закована в поблескивающие латы, на голове золоченый шлем, начищенный так, что можно смотреться, как в китайское зеркало, на шелковой перевязи с пышными кистями кривая сабля, обложенная чеканным серебром, — вырядился, синеперый селезень! Хасар презрительно повел круто изогнутой бровью на Сорган-Шира:

— Радовался бы, что в живых остался… Когда воины идут в сражение, им некогда разбирать, где враг истинный, а где затаились такие.

— Когда воины идут сражаться, Хасар, они должны в обеих руках держать оружие. А что у вас? Одна рука держит меч, другая хватает добычу. Когда это кончится? У нас войско или шайка разнузданных разбойников? У тебя спрашиваю, Хасар! Я вас спрашиваю, нойоны!

— Так было всегда, — с обидой сказал Хасар.

— А теперь будет иначе. Битва — рази врага обеими руками, повержен враг — бери его добро. Поезжай к своим воинам и верни этому человеку все.

Не утаивайте и обрывка веревки.

Сорган-Шира наконец поверил в свое счастье, осмелел, начал бойко перечислять, сколько чего у него похитили. К своим потерям добавил и коней Чимбая, оставленных в курене, и табун дойных кобылиц Таргутай-Кирилтуха.

Хасар вскипел:

— Может, и волосы с твоей головы похитили воины? Брат, я верну этому человеку все.

Но почему мои воины должны оставаться без добычи? Чем они хуже кэрэитов Ван-хана?

— А что кэрэиты?

— Что… Курени грабят. Или чужим можно? Своих утесняешь…

— Иди и делай, что велено! Джэлмэ, Боорчу, скачите к кэрэитам. Пусть не смеют брать ничего!

Он знал, что это вызовет недовольство воинов Ван-хана. Но не беда.

Пусть и хан-отец учится уважать его волю. Хану до сих пор стыдно за свое отступничество. Когда впервые после разгрома Коксу-Сабрака встретился с ним, пришлось даже успокаивать старика — так он клял коварство найманов и свое легковерие. Они дали друг другу слово впредь не слушать, никаких наговоров…

Ван-хан и его сын не замедлили явиться к Тэмуджину. В сопровождении своих нойонов поднялись на сопку, спешились. Тэмуджин приказал разостлать для хана войлок, сам остался сидеть на камне. Внизу на берегу реки воины разоружали пленных тайчиутов.

— Ты посылал ко мне Джэлмэ и Боорчу? — спросил хан.

— Посылал, хан-отец, с просьбой ничего не трогать в куренях тайчиутов.

Нилха-Сангун накрутил на палец стебель дэрисуна, резко дернул стебель оторвался у корня.

— По какому праву ты лишаешь нас добычи? — спросил он.

— Нилха-Сангун, пора бы знать, что не все взятое в бою добыча.

— Как так? Это что-то совсем новое…

— Не новое. Боорчу отбил у Коксу-Сабрака твоих людей, твою семью.

Почему-то он не посчитал это своей добычей.

— То — другое.

— Не другое, Нилха-Сангун. Улус тайчиутов — мой улус. Разве я могу допустить, чтобы его грабили?

Ван-хан удивленно вскинул голову. А Нилха-Сангун зло засмеялся.

— Твой улус! С какой стати? Мы все должны делить пополам.

Тэмуджин был терпелив. Хотя наскоки Нилха-Сангуна и раздражали его, он старался говорить спокойно. Важно было убедить Ван-хана. Конечно, захваченные курени тайчиутов он мог бы присоединить к своему улусу и без согласия хана, даже вопреки его воле. Но ссориться с ханом нельзя.

— Нилха-Сангун, ты спроси у своего отца, кто правил тайчиутами в давние времена? Мой отец Есугей-багатур. Скажи ему, хан-отец.

— Так было, — не очень охотно подтвердил Ван-хан.