Гонители

Уже несколько месяцев наглухо заперты все шесть ворот столицы. Никто не думал, что осада окажется такой затяжной. Всем было известно, что кочевники подобны разбойникам, налетают, хватают, что сумеют схватить, и бегут в свои степи. Так было с незапамятных времен. А тут… Монгольский хан разорил Валохай, ему досталась богатая добыча у заставы Имынь, он дочиста ограбил столичную округу. И не уходит. Как одержимый, беснуется под стенами города, пытаясь овладеть твердыней. Поначалу кидал людей на стены. По лестницам, сделанным из плодовых деревьев, его воины лезли то в одном, то в другом месте, то среди дня, то глухой ночью. На них обрушивали град камней, засыпали глаза песком, лили кипяток… Высокое умение брать крепости было неведомо дикарю, и защитники легко выходили победителями. Но у хана варваров было упорство, а оно и камень разрушает.

Обеспокоенный император через потайной подземный ход слал гонцов во все двенадцать округов страны, требовал напасть на хана с тыла, отправил посольство к Цзиньскому императору с просьбой оказать скорую помощь.

Однако разрозненные войска из округов монголы перехватывали по дороге и разбивали. А князь Юнь-цзы, только что занявший императорский трон в Чжунду, прислал надменный ответ: он считает унизительным соединять силы двух великих государств для борьбы со степным грабителем.

Возле угловой башни император остановился. Ветер хлестал дождем прямо в лицо. Пригибая голову, Ань-цюань вглядывался в тьму. Далеко на притоке Хуанхэ светлячками мельтешили огни. Там, как доносили лазутчики, жители столичной округи, согнанные ханом, носили камни, мешки и плетеные коробы с землей, кидали в реку. Хан хочет возвести плотину — для чего?

Он стоял на ветру, пока не продрог. Потом спустился со стены и отправился во дворец. В малых императорских покоях ярко горели восковые свечи, пылали угли в железных жаровнях с румяными боками. Было тепло и сухо. Лысый сановник, главноуправляющий делами государя, снял с него мокрый плащ, с поклоном спросил:

— Будешь ли говорить со своим советом?

Придвинув к жаровне низкое кресло, обложенное перламутром, император простер над углями ладони, зябко повел плечами. Ему не хотелось встречаться с высокими сановниками. Что могут сказать утешительного они?

Что может сказать он? Остается одна надежда: терпение хана иссякнет, и он уберется в свои степи.

— Пусть заходят.

Сановники входили, кланялись и усаживались на узкий ковер, растянутый вдоль стены. Тихо шелестели бумаги, шуршала одежда. Кивком головы он разрешил говорить. По установленному порядку они рассказывали о делах, которыми ведали. Иссякают запасы пищи… Много больных… Ничего нового.

Он разыскал взглядом князя Цзунь-сяна.

— Я просил тебя собрать ученых людей и узнать, чем грозит нам плотина, возводимая врагами.

Не спеша, храня свое достоинство, Цзунь-сян развернул лист бумаги, подслеповато жмурясь, вгляделся в него.

— Нас ждет большая беда. Воды реки, перекрытой здесь, — ткнул пальцем в бумагу, — хлынут в город. Посмотри на этот чертеж, и тебе станет понятно.

Он взял плотный лист бумаги, но вглядываться в извилистые линии чертежа не стал.

Сказал с удивлением:

— Как мог дикарь додуматься до этого?

— Дикарь-то он дикарь. Но у него есть чему поучиться и просвещенным владетелям.

Император бросил быстрый взгляд на Цзунь-сяна.

— Что придумали хранители мудрости для разрушения сего замысла?

— Можно сделать одно: пробиться к плотине, раскидать…

— Пробиться? Да они только этого и ждут. Выйдем за ворота — сделают то же, что у заставы Имынь! Эх вы, познавшие истину! Чтобы придумать такое, не надо сидеть десятилетиями над книгами.

— Потерянное в горах, государь, не ищут на дне реки, — с раздражающей назидательностью сказал Цзунь-сян. — Не надо было подпускать врагов к сердцу страны. Мы повторяем ошибки покойного Чунь-ю.

Он говорил «мы», но понимать это надо было — «ты». Род Цзунь-сяна так же высок, как и род самого императора, но это не дает ему права вести такие подстрекательские речи. Ань-цюань навалился на спинку кресла, утвердил локти на мягких подлокотниках.

— Поди прочь, Цзунь-сян!

Тому, видно, показалось, что он ослышался. Повернулся в одну сторону, в другую — сановники стыдливо прятали глаза. Бледное лицо князя порозовело. Он поднялся и удалился, гордо подняв голову. Император выпятил нижнюю губу, скомкал чертеж и бросил в жаровню.

Утром в город пришла вода. Она врывалась под створы ворот, с журчанием растекалась по улицам, подхватывая мусор, перехлестывалась через низкие пороги домов, низвергалась в подземелья с плеском, шумом и грохотом. Люди, кто с молитвой, кто с проклятием, тащили на крыши детей, закидывали свое добро, влезали туда же сами, мокрые, грязные, тряслись под нудно моросящим, холодным дождем. Взломав загородку конюшни, вырвались на волю лошади, с ржанием метались в теснинах улиц… К вечеру почти не осталось незатопленных мест, только у императорского дворца сохранилась узкая полоска суши.