Гонец из Пизы, или Ноль часов

— …большая честь вручить это знамя, символизирующее борьбу честных трудящихся людей против нищеты и бесправия, и несправедливости, команде вашего легендарного корабля, символизирующего бессмертный огонь идеалов человечества…— тут он немного запутался в согласовании причастных оборотов и перешел к новой конструкции: — Который навсегда светит как маяк победы в деле достижения справедливости…— Он немного волновался и подвигал рукой, как бы ловя равновесие.

— Друг Аркадий, не говори красиво,— сказал лысый, который был учителем литературы в вечерней школе завода ^{35}.— Товарищи, я скажу проще. Сколько можно воровать!

— Всегда! — подтвердил Груня с уверенностью хозяина и человека бывалого.

— Именно! — подхватил лысый.— Как говорили карбонарии Гарибальди — баста! У кого они воруют? У тех, кто работает. У тех, кто служит в армии и на флоте. Разве ваше начальство не обкрадывает вас?

— Нас! — подтвердил Груня и подпрыгнул от Шуркиного щипка.

Тут Хазанов в белом колпаке выставил в амбразуру горячий пирог. Это на миг сбило пафос речи, одновременно придав ей праздничность.

— Разве наши и ваши семьи не… недоедают? — с наката продолжал лысый, сглотнув от запаха.— Ради чего? Деньги не исчезают в природе, как не исчезает ничто: если их много у одних, то именно потому, что нет у других. Капиталистическое перераспределение — это пир хищников. Ради того, чтоб их два процента покупали виллы…— То есть он тоже не говорил ничего нового, отчего старое, однако, не переставало быть правдой.

— Мы счастливы приветствовать вас, ребята…— начал, в свою очередь, усатый борец и поднял по-коминтерновски кулак.

— А вот и обещанное счастье,— сардонически усмехнулся Колчак, вставая в дверях.— С таким счастьем — и на свободе ^{36}. Ну что, птицы счастья завтрашнего дня? ^{37} Почему прекращены работы?

— Работы закончены, товарищ командир.— Инженер встал, и следом поднялись остальные. Революционный военный совет, блюдя достоинство, поднялся не то чтобы нехотя, но с затяжкой: хотим — встаем, а можем и вообще не вставать, навставались, хорэ.

— Старший механик!

— Работу принял, Николай Павлович. Все в порядке. Товарищи поработали на совесть.

— Всех благодарю за службу и работу,— резюмировал Колчак.— А теперь, как говорится, на свободу с чистой совестью. На совесть заработанные деньги вы получите на своем заводе. Директору заплачено наличными.

— У графа получишь,— угрюмо проговорил один из пацанов.

— Для нас честь ремонтировать «Аврору» бесплатно,— объявил инженер,— товарищ командир.

— Я не товарищ, а господин. И не командир, а старший помощник,— непроницаемо отозвался Колчак.— Сейчас, господа, прошу всех наверх. Флаг пока возьмите с собой.

Не совсем понимая ситуацию и стараясь вникнуть в столь мгновенное ее изменение, коммунисты двинулись к дверям.

— Вообще-то мы не договорили, Николай Павлович,— сказал Шурка.

— Обращаться потрудитесь по уставу, старшина второй статьи. Потом договорите. Нет, вот к этому трапу, пожалуйста…

— Мы давно ждали, когда вы пойдете на Москву, товарищи! Мы знали, что это должно произойти!

— Вот и отлично.

На палубе Колчак отпустил внутренний ограничитель и загремел:

— Вахтенные!!! Проводить гостей с корабля! Боцман! Базар на палубе!!! Повторится — повешу!

Несколько ошарашенные и сбитые с толку такими проводами, делегаты партийной организации кучкой спустились на причал. Они не учли одного — застарелой ненависти офицеров к любым политработникам и партсобраниям.

— Пр-риготовиться к отходу! Старшине второй статьи Бубнову — сутки ареста! Снять ремень и в трюм мерзавца!

Оплеванные коммунисты развернули митинг на стенке.

Возвращавшийся Ольховский со свернутым в трубочку листом вежливо с ними поздоровался, подозрительно взглянул на знамя и поднялся на корабль.

— Товарищи! Мы выполнили свой рабочий долг — вы можете продолжать ваш исторический рейс!

— Вам надо бороться с несознательностью и угнетением некоторых офицеров, товарищи!

— Я тебе покажу угнетение офицеров! — не выдержал Колчак и приласкал наган в кармане плаща.— Я тебе покажу семнадцатый год! — И напоказ переложил наган из правого кармана в левый.— Своей рукой шлепну… в самую патоку. (Ну и слова у меня, подумал он со злой смешинкой. Откуда что выскакивает.)

Вылезший вместе с матросами наверх Груня обнажил маузер и теперь растерянно поводил опущенным стволом, не зная, на кого его направить.

— Отберите у придурка ствол! Еще у него маузер увижу — руки оборву!

Груню мягко обезоружили и пихнули вниз:

— Вали от греха подальше.

— Отдать кормовой!

С причала раздалось:

— Вставай, проклятьем заклейменный!..

— Не дождетесь! Импотенты! Отдать носовой! Радист — музыку на отход: погромче!

— Весь мир насилья мы разрушим!..

— Если вы совсем устали — сели-встали!!! Сели-встали!!! — оглушила трансляция: маркони научился понимать музыкальные потребности начальства.

— Мы наш, мы новый мир построим…— слабо доносилось с берега.

— Соблюдайте правила движе-ни-я!!! — трубно крыли рупора.

Музыкально-идеологическая дискуссия возбудила незатейливое ржание команды. Битву за умы можно было считать выигранной.