Гончие смерти

Час спустя в дверь Прошкиной избы постучались. Ворёнок, дремавший на лавке, поднял голову и удивленно уставился на дверь. Стук повторился. Прошка опустил ноги на пол и взял со стола кинжал.

– Эй! – окликнули из-за двери. – Есть тут кто?

Прошкино лицо вытянулось от удивления. Он ожидал услышать любой голос – басовитый, охрипший, сиплый, но мужской. А голос, которым окликали его из-за двери, был женским.

– Есть кто в избе? – снова позвали из-за двери.

Прошка облизнул пересохшие губы и громко отозвался:

– А кого надо-то?

– Эге, да эта изба не пуста, – негромко проговорил второй голос, который, несомненно, был мужским.

Прошка вдруг разозлился. Что это еще за новости – приходят среди ночи, стучат в дверь, будят!

– Конечно, не пуста! – сердито крикнул он. – Я здесь живу! А вы кто такие?

– Я та, чей дед построил эту избу, – ответили из-за двери. – Впусти меня, парень!

Прошка поднялся с лавки и нахмурился. Открывать – не открывать? После недолгих размышлений решил, что, пожалуй, можно и открыть. Вряд ли это разбойники. Разбойники не водили с собой баб. Да и история про деда, который построил избу, выглядела правдоподобно. Такую историю на пустом месте не выдумаешь.

И Прошка решил открыть. Сдвигая левой рукой засов, правую с зажатым в пальцах кинжалом он держал за спиной.

У порога и впрямь стояла баба. Молодая, красивая, пышногрудая, в дорогом цветастом платке. А рядом с ней – парень. Высокий, худой, в добротном кафтане, со смешливыми глазами и добродушным лицом.

– Можно войти? – спросила баба, глядя на Прошку мягким, добрым взглядом.

Прошка молча посторонился. Ему вдруг стало стыдно, что он прячет за спиной кинжал, однако убрать его незаметно теперь было невозможно.

Молодая баба и ее долговязый спутник вошли в избу и остановились, не проходя на середину. Окинув глазами стены, баба перевела взгляд на Прошку, улыбнулась и спросила:

– Как тебя зовут, парень?

– Прохор, – ответил он. – А тебя?

– Чужие кличут Любою, свои – Любашей. А вот это – мой муж, Гридя.

Долговязый парень добродушно усмехнулся и церемонно поклонился Прошке. Тот хмуро сдвинул брови и спросил, обращаясь к Любаше:

– Ты пришла, чтобы выгнать меня отсюда?

– Выгнать? – она покачала головой. – Вовсе нет. Живи себе.

– Зачем же вы тогда пришли?

Любаша смущенно улыбнулась.

– Да вот, хотела показать Гриде, где жили мои предки.

Парень улыбнулся, прижал девушку к себе и поцеловал ее в щеку. Прошка хоть и был хмур, но эти двое ему понравились. Было в них что-то светлое, незапятнанное. Словно и не взрослые они были, а большие дети.

И вдруг Гридя и Любаша увидели упыря. Некоторое время улыбки еще оставались у них на губах. Потом до гостей дошло, что существо, сидевшее в углу на кособокой лавке, – не человек, а темная тварь. Любаша закричала от ужаса, а Гридя схватил валявшееся у двери полено и, замахнувшись, с силой швырнул его в упыря.

Метателем поленьев Гридя, судя по всему, был неважным. Просвистев у твари над головой, полено стукнулось об стену и с грохотом упало на пол. Гридя оттеснил Любашу к двери, а сам, сжав кулаки, двинулся на перепуганного упыря. Однако на пути у него встал Прошка.

– Не убивай его! – крикнул он.

Гридя остановился, недоуменно глядя на ворёнка, а Любаша у него за спиной испуганно и удивленно крикнула:

– Ты чего? Это же упырь!

– Он никому не сделал зла, – отчеканил Прошка, хмуро глядя на Гридю.

Тот обернулся к Любаше и недоуменно пожал плечами.

– Не сделал, так сделает, – сказала тогда Любаша. – Да и откуда ты знаешь, что не сделал?

– Он сам мне рассказывал, – пробубнил Прошка.

– Рассказывал? – не поверила ушам Любаша.

– Да.

– Так этот упырь разговаривает? Это что-то новое.

Любаша закусила губу и осторожно прошла вперед, не сводя с лица упыря внимательного, тревожного взгляда.

– Он безобидный, – сказал Прошка. – И я научил его есть мертвое мясо. Вот, глядите!

Прошка взял с полки полуобглоданную кость, из которой намеревался утром сварить похлебку, и швырнул ее упырю. Тот схватил кость и принялся с чавканьем и хрустом грызть ее.

Гридя поморщился и отвернулся. А Любаша нахмурилась.

– Он хороший, – сказал им Прошка. – Его даже можно погладить. Хочешь?

Любаша наморщила нос:

– Ну уж нет. Еще, чего доброго, откусит мне руку.

Упырь перестал грызть кость и испуганно посмотрел на Прошку.

– Тише, – сказал, понизив голос, Прошка. – Ты его пугаешь.

– Я его пугаю? – Любаша возмущенно хмыкнула. – Интересно. Я еще никогда не пугала упырей. Вот они меня пугали, это было.

– Послушай, парень, – заговорил вдруг Гридя, и Прошка удивился тому, каким приятным и добрым был у него голос. – Ты не можешь держать упыря у себя в избе.

– Почему?

Гридя вздохнул и качнул головой.

– Ты точно сумасшедший. Этот урод – не человек. И даже не собака. Он – темная тварь.

– И что с того? Я знаю множество людей, про которых можно сказать то же самое. А вас обоих я вообще впервые вижу, однако ж не гоню из своей избы.

Гридя повернулся к Любаше.

– Ты слышала? – с усмешкой вопросил он. – Этот парень наглеет прямо на глазах.