Гончие Бафута

Около десяти часов наш маленький караван двинулся в путь. Впереди шел Джейкоб с фонарем. За ним шествовал носильщик, на его курчавой голове покачивался ящик с летягами. Следом шел я, а за мной еще один носильщик, этот нес на голове мои постельные принадлежности. Дорога от Эшоби и при свете дня никуда не годится, а в темноте здесь немудрено сломать себе шею. Единственным источником света у нас был фонарь, который нес Джейкоб, но толку от него было не больше, чем от чахлого светлячка: он излучал ровно столько света, чтобы исказить все очертания, а тьма, окутавшая скалы, от этого неверного света становилась еще непроглядней, и нам поневоле приходилось двигаться черепашьим шагом. В обычных условиях переход занял бы около двух часов, а в этот вечер нам понадобилось пять. Почти всю дорогу я был на грани истерики – носильщик с ящиком, полным летяг, скакал и прыгал между скал, точно горный козел, и я поминутно ожидал, что он вот-вот оступится и мой драгоценный ящик полетит вниз, в пропасть. Дорога становилась все хуже, а носильщик – все храбрей, и я понял, что его падение – всего лишь вопрос времени.

– Друг мой, – окликнул я. – Если ты уронишь добычу, мы не дойдем до Мамфе вместе. Я похороню тебя здесь.

Носильщик понял мой намек и умерил свою прыть. На полпути через небольшую речушку моя тень испугала носильщика, который шел за мной, он поскользнулся, и моя постель с громким всплеском шлепнулась в воду. И как я ни убеждал его, что в этом больше виноват я сам, носильщик был безутешен. Так мы и шли дальше: носильщик тащил на голове груз, с которого капала вода, и время от времени громко и скорбно произносил: "Ух, сэр! Извини, сэр!"

Лес вокруг нас был полон тихих голосов и шорохов: легкое похрустывание сухих веток под ногами, крик вспугнутой птицы, неумолчный стрекот цикад на стволах деревьев и порой пронзительная трель древесной лягушки. Мы пересекали прозрачные, холодные, как лед, ручьи, они тихонько плескались о большие камни, что-то им таинственно нашептывали. Один раз Джейкоб громко вскрикнул, завертелся, заплясал на одном месте, бестолково размахивая руками, так что тени от фонаря заметались меж стволов деревьев.

– Ты что, что там? – закричали носильщики.

– Муравей, – ответил Джейкоб, все еще приплясывая и вертясь. – слишком много проклятый муравей!

Джейкоб не глядел под ноги и набрел прямо на цепочку странствующих муравьев, пересекавших нам дорогу: черный поток в два дюйма шириной выливался из-под куста по одну сторону тропы и перетекал на другую сторону, подобно безмолвной речке из смолы. Когда Джейкоб на них наступил, вся эта речка словно вдруг беззвучно вскипела, и не прошло и секунды, как муравьи уже расползлись по земле, растекаясь все дальше и дальше от места нападения, точно чернильная клякса на бурых листьях. Мне с носильщиками волей-неволей пришлось сойти с тропы и обойти это место по лесу, не то разъяренные насекомые накинулись бы и на нас.

Едва мы вышли из-под лесного крова в первую залитую лунным светом долину, как начался дождь. Вначале это был легкий, моросящий дождик, больше похожий на туман; потом без всякого предупреждения хлынул как из ведра, между небом и землей встала сплошная водяная стена; трава разом полегла, а наша тропа обратилась в предательский каток из красной глины. Я перепугался: вдруг моя драгоценная добыча промокнет насквозь и погибнет? Я снял куртку и обернул ею ящик на голове у носильщика. Конечно, не очень-то надежная защита, но все-таки немного помогло. Мы с трудом брели дальше, по щиколотку в грязи, и наконец подошли к речке, которую надо было перейти вброд. Переход этот занял, должно быть, минуты три, но мне он показался бесконечно долгим, потому что русло речки было каменистое, и носильщик с летягами на голове шатался и спотыкался, а течение всячески толкало и тянуло его и, кажется, только дожидалось случая окончательно сбить его с ног. Все же мы благополучно добрались до другого берега, и вскоре между деревьями замелькали огни лагеря. Не успели мы войти под парусиновый навес, как дождь прекратился.

Клетка, которую Смит приготовил для моих летяг, оказалась недостаточно просторной, но мне уж было не до удобства – лишь бы поскорей вынуть их из ящика, ведь с него текло, как с только что всплывшей подводной лодки. Мы осторожно открыли дверцу и, затаив дыхание, глядели, как крохотные зверьки стремглав бегут в свое новое жилище. Я с облегчением убедился, что ни одна летяга не промокла, хотя две-три после нашего путешествия выглядели несколько помятыми.

Мы наслаждались их видом минут пять, потом Смит полюбопытствовал:

– А что они едят?

– Понятия не имею. Та, которую я поймал вчера, вообще ничего не ела, хотя, бог свидетель, я ей предложил богатейший выбор.

– Гм, наверное, они начнут есть, когда немного освоятся.

– Да уж надеюсь, – сказал я бодро: я и в самом деле в это верил.