Гомункулус

Смуглый, черноволосый то ли подросток, то ли юноша приехал из Нижнего Новгорода. Уже одно то, что он собирался стать врачом, свидетельствовало о тощем кошельке его родителей: отцы со средствами редко отдавали своих сыновей «в лекаря». Мать Рулье была повивальной бабкой — новое свидетельство не только плохих денежных дел семьи Карла, но и ее положения в тогдашнем обществе: повивальная бабка — человек нужный, но лишь в свое время, да и то не ахти в каком кругу, а у всякой «мелкоты». Нужно было выводить подросшего сына «в люди», но как? Нет ни родных, ни друзей со связями, не дворянин и не купеческий сын, учился в дешевом провинциальном пансионе. Устроить его писцом в какую-нибудь канцелярию? Далеко ли уйдешь без образования и, главное, без покровителя, который потащит тебя вверх по служебной лестнице. А оказаться на всю жизнь мелким канцелярским чиновником — нет, это совсем не улыбалось ни Карлу, ни его родителям.

— Университет… — задумывался отец.

— Ну да, — сомневалась мать. — Университет… А дальше что? Устраивайся как сумеешь…

В конце концов решили: Карл поступит в Медико-хирургическую академию в Москве. Окончил курс, служба обеспечена: врачом в полк.

………………………………………………………………………

— Идет!

Второкурсники встали.

В аудиторию вошел профессор. Он не шаркал, как старик немец, обучавший будущих врачей премудростям латинского языка, не семенил суетливо, как профессор-физиолог, словно боявшийся, что — секунда, и профессорское кресло исчезнет из аудитории; не шагал чинно, будто на параде, как профессор, читавший теперь ботанику, а раньше — не только «естествознание», но даже и зоологию.

Заметая пыль полами распахнутой шубы, он шел медленно и величаво. Подошел к креслу, сел, махнул рукой студентам (это означало: «Садитесь!») и, не глядя, перебросил длинную полу шубы через колено.

«Римский сенатор», — подумал первокурсник Рулье, забравшийся в чужую аудиторию, чтобы послушать «звезду академии», как его называли студенты, — Иустина Евдокимовича Дядьковского.

Профессор начал лекцию. Перед ним не было ни тетрадки, ни листочков. Никуда не заглядывая, он сидел, запахнувшись в свою огромную шубу, и говорил, посматривая на студентов. И как говорил! Хоть бы раз сбился или запнулся, хоть бы раз, оговорившись, поправился. Ни одного «э-э-э-э-э…» или «гм… гм… гм…»

Карл был поражен: так отличалась речь Дядьковского от лекций других профессоров. И не только ораторским талантом.

Дядьковский читал курс «пропедевтики» (так называли тогда общую патологию), но лекция его была совсем не о болезненных явлениях в теле человека, не о лекарствах, не о лечении. Профессор говорил о жизни, о том, что такое живое, доказывал, что нет никакой жизненной силы.

— Первичным источником, из которого следует выводить и объяснять все явления природы, нужно считать не какое-то особенное начало, — его мы можем отвергнуть как совершенно бесполезный вымысел, — а только материю. Она — безусловная причина явлений…

— …Материя, химические и физические законы и явления — все в них. Никакой особой «жизненной силы»: она просто не нужна даже как объяснение.

— Чтобы понять и объяснить, изучайте физико-химические законы, — призывал студентов — будущих врачей — профессор.

— Человек… Вся его жизнь от начала до конца есть непрерывный химический процесс. Сама смерть есть не что иное, как непрерывное продолжение того же химического процесса, только происходящего в обратном порядке… Зачатие человеческого тела, его рост, уменьшение и следующее за этим разрушение могут рассматриваться только как различные этапы одного и того же химического процесса.

— Не только между обоими царствами, животным и растительным, но и между классами, родами и видами, даже между особями, особенно животных, существуют такие большие различия, что их заметит даже неопытный человек. Откуда они? Различны составляющие их материи. Слон и инфузория, дуб и былинка различны и по общей форме тела, и по образу жизни. Почему? Различны составляющие их материи. Но жизненная сила не какое-то особое формирующее начало. Нет! Причина в различиях самой материи.

«И все же почему такое разнообразие?»

И только что Карл подумал это, как профессор, словно угадав, сказал замечательные слова:

— И в животном и в растительном царстве существуют особи, как будто совершенно перерожденные. Сюда относятся различные перерождения растений и животных под влиянием климата, пищи, а у животных и образа жизни…

Климат, пища — это внешнее, окружающее животное или растение, среда, в которой оно живет. Она-то и вызывает перерождения, иначе — изменения. Разнообразен климат, разнообразна пища, изменяется окружающее — перерождаются — изменяются и животные и растения.

Все это было так ново для Карла, так чудесно. И это было куда интереснее, чем анатомия, на лекцию по которой нужно было спешить.

Эта лекция была совсем не похожа на только что прослушанную.